Тургеневъ, сидѣвшій за рабочимъ столомъ, съ перваго взгляда не узналъ меня въ штатскомъ, но вдругъ крикнулъ отъ изумленія и бросился меня обнимать, восклицая: „вотъ онъ! вотъ онъ!“
Помѣщеніе, занимаемое Тургеневымъ, если не принимать въ разсчетъ формы потолка и двухъ лишнихъ этажей, въ сущности мало отличалось отъ моего: тотъ же небольшой салонъ съ каминомъ и часами передъ зеркаломъ и маленькая спальня.
Пока мы разговаривали, вошелъ высокаго роста худощавый съ просѣдью брюнетъ. Тургеневъ познакомилъ насъ, назвавши мнѣ господина Делаво. Оказалось, что г. Делаво прожилъ нѣсколько лѣтъ въ Россіи, гдѣ познакомился съ русской литературой и съ литературнымъ кружкомъ раньше моего съ послѣднимъ знакомства. Такъ, зналъ онъ Панаевыхъ, Некрасова, Гончарова, Боткина, Тургенева и даже меня по имени. Въ настоящее время онъ въ Парижѣ занимался переводами съ русскаго языка и, какъ сказывалъ мнѣ Тургеневъ, долженъ былъ перебиваться весьма затруднительно въ денежномъ отношеніи. Не могу не сказать нѣсколько словъ объ этомъ, по выраженію Тургенева, единственномъ знакомомъ мнѣ французѣ.
Дѣло въ томъ, что этотъ французъ, получившій основательное классическое образованіе, настолько же отличался любознательностью, какъ и примѣрною скромностью. Такъ, напримѣръ, будучи по происхожденію маркизомъ Делаво, онъ никогда не именовался и не подписывался маркизомъ, и однажды, на вопросъ мой по этому поводу, отвѣчалъ, что находитъ такой титулъ несоотвѣтственнымъ своему матеріальному положенію. Для меня, совершеннаго новичка въ Парижѣ, милый и образованный Делаво являлся совершеннымъ Виргиліемъ, водившимъ меня по всему Парижу, начиная съ Лувра и до послѣдняго студенческаго бала и поющей кофейни. При этомъ, къ совершенному моему, отчаянію, невозможно было уплатить за него даже двухъ франковъ, неизбѣжныхъ при входѣ. Никто яснѣе его не видалъ того плачевнаго состоянія, въ которомъ всякая власть во Франціи находится со времени революціи, будучи вынуждена заботиться не о благѣ, а лишь
