кихъ роковыхъ для меня звеньевъ, и я умственно гляжу на него съ отраднымъ и въ то же самое время тяжелымъ чувствомъ.
У дамъ моихъ, не въ первый разъ посѣщающихъ воды, нашлось немало знакомыхъ, и когда сестра Надя переходила на плацу передъ кургаузомъ къ какой-либо знакомой на скамейку, а мы со старушкой Нязевой оставались на скамьѣ подъ деревомъ одни, послѣдняя, выразительно усмѣхаясь, говорила мнѣ:
— Посмотрите, Аѳанасій Аѳанасьевичъ, какой цвѣтъ лица у вашей сестрицы и какой блескъ въ глазахъ! Ахъ! еслибы вы видѣли ее въ Неаполѣ на придворныхъ балахъ! Это была совершенная красавица. Я вамъ должна разсказать. Въ Неаполѣ она была окружена молодежью, но сердце ея похитилъ одинъ. Ахъ! какъ вамъ разсказать? — Это совершенный Фаустъ! У него въ Средиземномъ морѣ своя яхта, на которой онъ устраиваетъ дамамъ балы и катанья. Она вамъ ничего не говорила? Онъ просилъ ея руки, и она дала свое согласіе. Онъ хотѣлъ пріѣхать во Франценсбадъ, но теперь пишетъ, что пріѣдетъ къ намъ въ Парижъ, и тамъ уже будетъ свадьба.
— Странно, замѣтилъ я, что Надя не объявила мнѣ объ этомъ при первомъ же свиданіи.
— Ахъ, поймите, что она боится сглазить свое счастье. Онъ такой обворожительный Фаустъ, что даже я, старуха, не въ силахъ ему противорѣчить.
— Да кто же онъ такой?
— Русскій. Богачъ — Эрбель. Онъ ее обожаетъ. Она подарила ему свой чудесный портретъ.
— Неужели же вы, доведя дѣло такъ далеко, не разузнали о немъ никакихъ подробностей? Положимъ, такое отношеніе къ дѣлу простительно въ двадцатидвухлѣтней дѣвочкѣ, но извините меня, Софья Сергѣевна, васъ я въ этомъ случаѣ не понимаю.
— Ахъ, право! Имѣйте терпѣніе! Въ Парижѣ все непремѣнно объяснится. Онъ съ просѣдью, но это придаетъ ему особенную прелесть. Это настоящій Фаустъ. И онъ съумѣлъ оцѣнить ея умъ и грацію.
