И каждый разъ на мое привѣтствіе онъ самъ разражался добродушнѣйшимъ смѣхомъ.
— Вѣдь вотъ, продолжалъ я, ты самъ хохочешь надъ нелѣпостью своего-же стиха. Но кому же, кромѣ прирожденнаго поэта, можетъ придти въ голову такая нелѣпость, и кому же другому такъ охотно простятъ ее?
Весьма забавно передавалъ Тургеневъ, въ лицахъ, недоумѣнія и споры, возникавшіе въ кругу моихъ друзей по поводу объясненій того или другаго стихотворенія. Всего забавнѣе выходило толкованіе стихотворенія:
«О не зови! Страстей твоихъ такъ звонокъ
Родной языкъ»...
—кончающагося стихами:
«И не зови, но пѣсню наудачу
Любви запой;
На первый звукъ я какъ дитя заплачу
И за тобой!»
Каждый, прислушиваясь къ цѣлому стихотворенію, чувствовалъ заключающуюся въ немъ поэтическую правду, и она нравилась ему, какъ гастроному вкусное блюдо, составныхъ частей котораго онъ опредѣлить не умѣетъ.
— Ну позвольте! Не перебивайте меня! говоритъ кто-либо изъ объясняющихъ. — Дѣло очень просто: не зови меня, мнѣ не слѣдуетъ идти за тобою, я уже испыталъ, какъ этотъ путь гибеленъ для меня, а потому оставь меня въ покоѣ и не зови.
— Прекрасно! возражаютъ другіе, — но почему же вы не объясняете до конца? Какъ же связать — „о не зови“... съ концомъ:
...«я какъ дитя заплачу
И за тобой!»
— Ясно, что эта рѣшимость слѣдовать за нею въ противорѣчіи со всѣмъ стихотвореніемъ
— Да, точно! въ смущеніи говоритъ объяснитель, и всеобщей хохотъ заглушаетъ слова его.
