стоящимъ противъ двери, и при взглядѣ на его рябыя приподнявшіяся скулы и слегка прижмуренные, смѣющіеся сѣренькіе глазки, я тотчасъ увидалъ, что съ нимъ случилось что-либо курьезное.
— Что ты, Иванъ? спросилъ я его.
— Ги, ги! замычалъ онъ, оскалившись. — Ужь такіе-то порядки тутъ, что только помилуйте! При этомъ онъ прибѣгнулъ къ обычному своему жесту, которымъ выражалъ крайнее смущеніе и застѣнчивость: раздвинувъ пальцы рукъ, онъ, образуя какъ бы забрало, закрывалъ имъ глаза, хотя и продолжалъ смотрѣть въ промежутки между пальцами.
— Помилуйте, скажите! прихожу это вечеромъ и гляжу: что вамъ въ той комнатѣ, то и мнѣ въ этой. Только все попроще. А то и постель, и одѣяло, и коврикъ, и столикъ, и графинъ съ водою. Указываетъ человѣкъ: „вотъ, молъ, тебѣ!“ — и ушелъ. Что жь тутъ дѣлать-то? Я, признаться, спервоначала хотѣлъ просто лечь на полъ и головою на коврикъ, да побоялся, что не тѣ у нихъ порядки. Дѣлать нечего! раздѣлся и тоже подъ одѣяло. Господи! а утромъ-то, какъ вамъ понесли кофей, и мнѣ тоже въ глиняной желтой кружкѣ кофей и булки здоровый ломоть. Ну, помилуйте, скажите! Что жь это за порядки?
Иванъ въ сущности былъ правъ, всѣмъ существомъ своимъ отшатываясь, отъ подобныхъ порядковъ, которые могутъ существовать только тамъ, гдѣ одно служащее лицо, вполнѣ замѣняя двухъ-трехъ нашихъ, имѣетъ полное право разсчитывать на двойныя или тройныя удобства жизни.
Въ Аякарѣ началась наша прежняя однообразная жизнь, окруженная все тѣмъ же радушіемъ хозяевъ. Всегда веселый и подвижной, баронъ былъ самымъ дѣятельнымъ хозяиномъ, не упускавшимъ случая извлечь изъ хозяйства возможную выгоду.
— Вы вѣдь знаете, сказалъ онъ однажды, что я всякую зиму торгую рыбою. Но если вы хотите видѣть, какъ это дѣлается, то послѣ завтра мы поѣдемъ на рыбную ловлю, такъ какъ старообрядцы Пейпуса уже пріѣхали и сторговались со мною. Часть большаго озера, изъ котораго вытекаетъ рѣка Эмбахъ, входитъ въ нашу дачу, и весною, во время ме-
