Фригійская рѣка Меандръ, постоянно выставляемая древними поэтами въ примѣръ прихотливыхъ извивовъ, могла бы служить эмблемою прямо противоположныхъ фазисовъ, достигаемыхъ человѣческимъ міросозерцаніемъ при поступательномъ движеніи. Это и называется развитіемъ, но не заключаетъ въ себѣ непремѣнной перемѣны къ лучшему. Не смотря на кратковременное на этотъ разъ пребываніе мое въ Петербургѣ, Тургеневъ успѣлъ, по просьбѣ князя Вл. Ѳед. Одоевскаго, свозить меня къ нему. Помню забавную выходку Тургенева. Когда мы вечеромъ всходили съ нимъ по освѣщенной лѣстницѣ, я вдругъ почувствовалъ, что онъ провелъ у меня рукою вдоль колѣнки съ внутренней стороны ноги. Сдѣлалъ онъ это такъ неожиданно, что я невольно крикнулъ; „что вы?“ — „Я думалъ, сказалъ Тургеневъ, что ваши рейтузы подбиты кожей“. Пришлось увѣрять его, что у офицеровъ рейтузъ съ кожею не бываетъ. Князь и княгиня, съ которыми мнѣ съ теченіемъ времени пришлось сблизиться короче, были и при первой встрѣчѣ весьма внимательны и любезны.
Но вотъ почтовыя тройки снова на перекладной мчатъ меня въ теченіи полутора сутокъ изъ Петербурга въ Валкъ къ 13-му февраля, празднику св. Мартиніана. Конечно, пиръ былъ на славу, и, какъ помнится, присутствовали на немъ одни однополчане, и притомъ не было ни одной дамы. Конечно, всѣ знали, что роскошно угощаетъ насъ Августѣйшій Шефъ, и понятно, съ какимъ сочувствіемъ встрѣчены были тосты полковаго командира за здоровье Государя и Августѣйшаго Шефа, покрываемые громогласными тушами трубачей. Обѣдъ давно кончился, и столы были убраны въ просторной залѣ, но музыка продолжала гремѣть, и шампанское лилось рѣкою. Конца празднества хорошенько припомнить не могу, но дѣло въ томъ, что по случаю форменнаго марша, оставшагося въ полку въ видѣ запрещенной Варшавской мазурки, пара корнетовъ ловко пронеслась подъ ея звуки по залѣ. Черезъ нѣсколько времени я увидалъ старика Курселя, хохочущаго до слезъ при видѣ стараго обознаго офицера изъ нижнихъ чиновъ, котораго шалуны уговорили пройтись русскую, и который это дѣйствительно исполнилъ такъ неловко
