каждаго изъ нихъ и для всѣхъ вообще. Я не отдалъ бы въ этомъ случаѣ моихъ надеждъ за дорогую цѣну, но принявшись со всею ревностью за эти книги, я прочелъ ихъ со всевозможной для меня скоростью, для того чтобы какъ можно скорѣе достичь познанія самаго лучшаго и худшаго.
ХЬѴІІ. — Но эта чудная надежда, любезный другъ, у меня быстро исчезла. По мѣрѣ того какъ я подвигался въ чтеніи впередъ, я видѣлъ человѣка, который не дѣлалъ никакаго приложенія изъ ума и не къ нему возводилъ причины правильнаго распорядка вещей, а поставлялъ ихъ въ воздухѣп эѳирѣ, водѣ и многихъ другихъ, также неразумно принятыхъ имъ началахъ. Мнѣ показалось, что съ этимъ философомъ случилось то же самое, какъ если бы кто нибудь сказалъ: все, что Сократъ дѣлаетъ, онъ дѣлаетъ, руководясь умомъ. А потомъ, начавши говорить о причинахъ каждаго моего дѣйствія въ частности, сказалъ бы прежде всего, что я сижу здѣсь теперь потому, что тѣло мое состоитъ изъ костей и нервъ, что кости тверды и отдѣлены одна отъ другой суставами, что нервы способны напрягаться и ослабляться, а кости покрыты мясомъ и кожей, которая сдерживаетъ то и другое. Поэтому кости, будучи свободны въ мѣстахъ соединеній, а нервы, имѣя способность ослабляться и напрягаться, даютъ мнѣ теперь возможность сгибать мои члены, и это составляетъ причину, по которой я склонившись сижу здѣсь. Точно такую же несообразность представляло бы, если бы кто нибудь сталъ приводить въ объясненіе того, почему мы въ настоящее время бесѣдуемъ, такія причины, какъ голосъ, воз
каждого из них и для всех вообще. Я не отдал бы в этом случае моих надежд за дорогую цену, но принявшись со всею ревностью за эти книги, я прочел их со всевозможной для меня скоростью, для того чтобы как можно скорее достичь познания самого лучшего и худшего.
ХЬИІІ. — Но эта чудная надежда, любезный друг, у меня быстро исчезла. По мере того как я подвигался в чтении вперед, я видел человека, который не делал никакого приложения из ума и не к нему возводил причины правильного распорядка вещей, а поставлял их в воздухеп эфире, воде и многих других, также неразумно принятых им началах. Мне показалось, что с этим философом случилось то же самое, как если бы кто-нибудь сказал: всё, что Сократ делает, он делает, руководясь умом. А потом, начавши говорить о причинах каждого моего действия в частности, сказал бы прежде всего, что я сижу здесь теперь потому, что тело мое состоит из костей и нерв, что кости тверды и отделены одна от другой суставами, что нервы способны напрягаться и ослабляться, а кости покрыты мясом и кожей, которая сдерживает то и другое. Поэтому кости, будучи свободны в местах соединений, а нервы, имея способность ослабляться и напрягаться, дают мне теперь возможность сгибать мои члены, и это составляет причину, по которой я склонившись сижу здесь. Точно такую же несообразность представляло бы, если бы кто-нибудь стал приводить в объяснение того, почему мы в настоящее время беседуем, такие причины, как голос, воз
