сая ниже пояса. Стояла она прямо напротивъ молодого мѣсяца и, поднявши бѣлую руку, приговаривала:
Молоди́къ, |
Стала она причитывать другой разъ, а Грицько́ тихохонько и свиснулъ. Дѣвушка встрепенулась, словно сѣрая кукушечка. Грицько́ подошелъ ближе.
»Гри́цю!« говоритъ она, »это ты, Гри́цю?«
Я думаю: »Дай подслушаю!« и подползъ, да, какъ дуракъ, прямо такъ и ухнулъ въ яму; все свое лицо крапивой обжегъ. Какой-то вражій сынъ подъ самымъ плетнемъ яму вырылъ. Гдѣ ужъ тутъ слушать! выскочилъ я, да прямо къ возамъ! Должно быть, Грицько́ подумалъ, что зайца вспугнулъ.
Простояли мы въ Кумыцахъ три дня. Грицько́ всё поджидалъ какихъ-то знакомыхъ людей,—не пришли вражьи дѣти! а самъ, тѣмъ временемъ, онъ каждый вечеръ куда-то ходилъ, и возвращался только къ свѣту. Я, шатаясь съ ребятишками, допытался же, чья это была новая хата: Данила Мороза. Козакъ былъ усатый, здоровенный, да къ тому же еще и больно сердитый; имѣлъ дочку Марину.
сая ниже пояса. Стояла она прямо напротив молодого месяца и, поднявши белую руку, приговаривала:
Молоди́к, |
Стала она причитывать другой раз, а Грицько́ тихохонько и свиснул. Девушка встрепенулась, словно серая кукушечка. Грицько́ подошел ближе.
«Гри́цю!» говорит она, «это ты, Гри́цю?»
Я думаю: «Дай подслушаю!» и подполз, да, как дурак, прямо так и ухнул в яму; всё свое лицо крапивой обжег. Какой-то вражий сын под самым плетнем яму вырыл. Где уж тут слушать! выскочил я, да прямо к возам! Должно быть, Грицько́ подумал, что зайца вспугнул.
Простояли мы в Кумыцах три дня. Грицько́ всё поджидал каких-то знакомых людей, — не пришли вражьи дети! а сам, тем временем, он каждый вечер куда-то ходил, и возвращался только к свету. Я, шатаясь с ребятишками, допытался же, чья это была новая хата: Данила Мороза. Козак был усатый, здоровенный, да к тому же еще и больно сердитый; имел дочку Марину.
