»Тетянко, ступай, моя рыбка, къ сестрицѣ: горе у ней теперь великое,—утѣшь ее.«
»А что́ тамъ? гдѣ она?«
Прибѣжала въ садъ: »Сестрица, Катруся, серденько мое! что́ вы грустите? Вонъ уже и лѣто на дворѣ!« А сама обхватила ее за шею рученками.
»Сестричка моя малая! щебетушечка моя неразумная!« ласкаетъ ее Катря.
»О, да какой же у васъ вѣнокъ красивый, сестрица! Какой хорошій! Сестричка, голубушка, когда же вы его надѣнете?«
»Вечеромъ надѣну.«
Повѣсила Катря вѣнокъ надъ водою, да и гуляетъ по саду, сестричку за руку водитъ; а та знай щебечетъ.
Кличетъ ихъ отецъ обѣдать. Пришла Катря и сѣла за столъ; наливала отцу меду своими бѣлыми руками и разговаривала. Только какъ старикъ ни подходилъ, какъ ни выспрашивалъ ее,—о себѣ самой ничего она не сказала.
Къ вечеру, вошла она къ отцу и поцѣловала его руку. Старикъ схватилъ ее за голову: »Катря, дочка моя несчастливая! помилуй тебя Матерь Божья!«
И къ малой сестрѣ пришла она, обняла ее и къ сердцу прижала.
«Тетянко, ступай, моя рыбка, к сестрице: горе у неё теперь великое, — утешь ее.»
«А что́ там? где она?»
Прибежала в сад: «Сестрица, Катруся, серденько мое! что́ вы грустите? Вон уже и лето на дворе!» А сама обхватила ее за шею рученками.
«Сестричка моя малая! щебетушечка моя неразумная!» ласкает ее Катря.
«О, да какой же у вас венок красивый, сестрица! Какой хороший! Сестричка, голубушка, когда же вы его наденете?»
«Вечером надену.»
Повесила Катря венок над водою, да и гуляет по саду, сестричку за руку водит; а та знай щебечет.
Кличет их отец обедать. Пришла Катря и села за стол; наливала отцу меду своими белыми руками и разговаривала. Только как старик ни подходил, как ни выспрашивал ее, — о себе самой ничего она не сказала.
К вечеру, вошла она к отцу и поцеловала его руку. Старик схватил ее за голову: «Катря, дочка моя несчастливая! помилуй тебя Матерь Божья!»
И к малой сестре пришла она, обняла ее и к сердцу прижала.
