пояса. Всѣ заглядѣлись на нее. Точно розанъ, она въ полномъ цвѣту! Только старая Орлиха, встрѣчая молодую невѣстку хлѣбомъ-солью, какъ-то неласково глянула ей въ глаза.
пояса. Все загляделись на нее. Точно розан, она в полном цвету! Только старая Орлиха, встречая молодую невестку хлебом-солью, как-то неласково глянула ей в глаза.
Прошелъ годъ. Сначала молодая Орлиха часто на улицу выходила. Бывало, заговоритъ она, или засмѣется, такъ даже старику веселѣй на сердцѣ станетъ; а потомъ и полно; никто ее не видѣлъ: всё у себя въ хатѣ сидитъ. (Они, видите ли, поставили себѣ двойную хату: въ одной молодые жили, въ другой—мать).
Бывало, кто спроситъ старую Орлиху: »А что́ ваши дѣтки? Славную вамъ невѣсточку Богъ далъ!«
»Извѣстно, отцовская дочка«, отвѣтитъ она; а, случится—и слова не промолвитъ, точно не слыхала.
Разъ, какъ-то, матушка у себя въ хатѣ перебирала,—вошла Ганна. Мать видитъ, что очень она печальна,—сѣла подлѣ нея и говоритъ:
»Что́ съ тобой, моя голубушка? отчего у тебя глазки впали? отчего ты запечалилась?«
Прошел год. Сначала молодая Орлиха часто на улицу выходила. Бывало, заговорит она, или засмеется, так даже старику веселей на сердце станет; а потом и полно; никто ее не видел: всё у себя в хате сидит. (Они, видите ли, поставили себе двойную хату: в одной молодые жили, в другой — мать).
Бывало, кто спросит старую Орлиху: «А что́ ваши детки? Славную вам невесточку Бог дал!»
«Известно, отцовская дочка», ответит она; а, случится — и слова не промолвит, точно не слыхала.
Раз, как-то, матушка у себя в хате перебирала, — вошла Ганна. Мать видит, что очень она печальна, — села подле неё и говорит:
«Что́ с тобой, моя голубушка? отчего у тебя глазки впали? отчего ты запечалилась?»
