въ томъ, что она, по моему мнѣнію, вполнѣ неудовлетворительна для настоящей минуты, въ смыслѣ нашихъ дѣйствительныхъ нуждъ и дѣйствительныхъ интересовъ. Впрочемъ, вопросъ не въ томъ; онъ не заключается въ мертвой буквѣ регламентацій и инструкцій, которыя могутъ имѣть значеніе только для мысли, ихъ оживляющей. Весь вопросъ зиждется на томъ, какимъ образомъ само правительство въ собственномъ сознаніи смотритъ на свои отношенія къ печати? Чтобы выразиться точнѣе, онъ состоитъ въ той большей или меньшей долѣ законности, признаваемой за каждою индивидуальною мыслью.
А теперь, чтобы выйти наконецъ изъ общихъ положеній и коснуться поближе настоящаго порядка вещей, позвольте мнѣ сказать вамъ со всею откровенностью письма вполнѣ конфиденціальнаго, что до тѣхъ поръ, покуда правительство у насъ не измѣнитъ совершенно, во всемъ складѣ своихъ мыслей, своего взгляда на отношенія къ нему печати, покуда оно, такъ сказать, не отрѣшится отъ этого окончательно, до тѣхъ поръ ничто поистинѣ дѣйствительное не можетъ быть предпринято съ нѣкоторыми основаніями успѣха; и надежда пріобрѣсти вліяніе на умы съ помощью печати, такимъ образомъ направляемой, оставалась бы постояннымъ заблужденіемъ.
А между тѣмъ слѣдовало бы принять на себя рѣшимость взглянуть на вопросъ, каковъ онъ есть, какимъ сдѣлали его обстоятельства. Нельзя предполагать, чтобы правительство не озабочивалось весьма искренно явленіемъ, возникшимъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ и стремящимся къ такому развитію, котораго значеніе и послѣдствія никто въ настоящую минуту предвидѣть не можетъ. Вы понимаете, что я разумѣю подъ этимъ осно-
в том, что она, по моему мнению, вполне неудовлетворительна для настоящей минуты, в смысле наших действительных нужд и действительных интересов. Впрочем, вопрос не в том; он не заключается в мертвой букве регламентаций и инструкций, которые могут иметь значение только для мысли, их оживляющей. Весь вопрос зиждется на том, каким образом само правительство в собственном сознании смотрит на свои отношения к печати? Чтобы выразиться точнее, он состоит в той большей или меньшей доле законности, признаваемой за каждою индивидуальною мыслью.
А теперь, чтобы выйти наконец из общих положений и коснуться поближе настоящего порядка вещей, позвольте мне сказать вам со всею откровенностью письма вполне конфиденциального, что до тех пор, покуда правительство у нас не изменит совершенно, во всём складе своих мыслей, своего взгляда на отношения к нему печати, покуда оно, так сказать, не отрешится от этого окончательно, до тех пор ничто поистине действительное не может быть предпринято с некоторыми основаниями успеха; и надежда приобрести влияние на умы с помощью печати, таким образом направляемой, оставалась бы постоянным заблуждением.
А между тем следовало бы принять на себя решимость взглянуть на вопрос, каков он есть, каким сделали его обстоятельства. Нельзя предполагать, чтобы правительство не озабочивалось весьма искренно явлением, возникшим несколько лет тому назад и стремящимся к такому развитию, которого значение и последствия никто в настоящую минуту предвидеть не может. Вы понимаете, что я разумею под этим осно-
