мыя силы, среди которыхъ возникаютъ противники власти, весьма часто были бы готовы ей содѣйствовать, если бы она выразила расположеніе пріобщить ихъ къ своей дѣятельности и рѣшительно двинуться впередъ во главѣ ихъ. Именно эта истина, опытомъ дознанная, во многихъ государствахъ Европы способствовала, со времени послѣднихъ революціонныхъ переворотовъ, тому, чтобы измѣнить значительно отношенія правительства къ печати. И здѣсь я позволяю себѣ, въ подкрѣпленіе моей теоріи, сдѣлать ссылку на свидѣтельство вашихъ собственныхъ воспоминаній.
Германія до 1848 года была столь же знакома вамъ, какъ и мнѣ, и вы не можете не помнить, каково было положеніе тогдашней печати относительно германскихъ правительствъ, какою горечью, какою непріязнью отличались ея отношенія къ нимъ, сколько тревоги и заботъ она имъ причиняла. И что̀ же! Почему это враждебное расположеніе нынѣ большею частью исчезло и замѣнилось настроеніемъ совершенно инымъ? Потому, что тѣ же правительства, смотрѣвшія на печать, какъ на неизбѣжное зло, которому они ненавидя покорялись, стали искать въ ней вспомогательную силу и употреблять ѣѣ какъ орудіе, приспособленное къ ихъ требованіямъ.
Я привожу этотъ примѣръ лишь для того, чтобы доказать, что въ странахъ уже сильно зараженныхъ революціоннымъ духомъ, просвѣщенное и энергическое направленіе всегда найдетъ умы, готовые признать его и слѣдовать за нимъ, хотя вообще я не менѣе всякаго другого ненавижу, въ примѣненіи къ нашимъ интересамъ, всѣ эти мнимыя сближенія съ тѣмъ, что̀ совершается за границею: почти всегда понятыя лишь наполовину,
мые силы, среди которых возникают противники власти, весьма часто были бы готовы ей содействовать, если бы она выразила расположение приобщить их к своей деятельности и решительно двинуться вперед во главе их. Именно эта истина, опытом дознанная, во многих государствах Европы способствовала, со времени последних революционных переворотов, тому, чтобы изменить значительно отношения правительства к печати. И здесь я позволяю себе, в подкрепление моей теории, сделать ссылку на свидетельство ваших собственных воспоминаний.
Германия до 1848 года была столь же знакома вам, как и мне, и вы не можете не помнить, каково было положение тогдашней печати относительно германских правительств, какою горечью, какою неприязнью отличались её отношения к ним, сколько тревоги и забот она им причиняла. И что́ же! Почему это враждебное расположение ныне большею частью исчезло и заменилось настроением совершенно иным? Потому, что те же правительства, смотревшие на печать, как на неизбежное зло, которому они ненавидя покорялись, стали искать в ней вспомогательную силу и употреблять ее как орудие, приспособленное к их требованиям.
Я привожу этот пример лишь для того, чтобы доказать, что в странах уже сильно зараженных революционным духом, просвещенное и энергическое направление всегда найдет умы, готовые признать его и следовать за ним, хотя вообще я не менее всякого другого ненавижу, в применении к нашим интересам, все эти мнимые сближения с тем, что́ совершается за границею: почти всегда понятые лишь наполовину,
