условіемъ бороться съ нею, въ то же самое время претерпѣвая ее. Нужно прибавить, что по крайней мѣрѣ до сихъ поръ они всѣ погибли при выполненіи этой задачи.
Неужели же такая власть—столь неопредѣленная, столь мало увѣренная въ своемъ правѣ—могла разсчитывать на успѣхъ, вмѣшиваясь въ такой вопросъ, какъ римскій? Становясь въ качествѣ посредницы или судьи между революціей и папой, она никакъ не могла надѣяться примирить то, что̀ непримиримо по самой своей природѣ; съ другой стороны, она не могла дать побѣду одной изъ борющихся сторонъ, не поранивъ самоё себя, не отрекшись, такъ сказать, отъ половины своего существа. Этимъ обоюдоострымъ вмѣшательствомъ—какъ бы ни было притуплено лезвее—она могла лишь еще болѣе запутать то, что̀ уже и безъ того было неразрѣшимо, и, раздражая рану, лишь растравить ее. И въ этомъ она успѣла вполнѣ.
Каково въ дѣйствительности нынѣшнее положеніе папы по отношенію къ его подданнымъ? Какова вѣроятная судьба новыхъ учрежденій, которыя онъ имъ далъ? Тутъ, къ сожалѣнію, возможны лишь самыя печальныя предположенія, а сомнѣніе невозможно.
Каково это положеніе? Да, это старый порядокъ вещей—порядокъ, предшествовавшій нынѣшнему царствованію, падавшій уже тогда подъ бременемъ своей невозможности, но еще чрезмѣрно отягченный всѣмъ, что̀ случилось съ тѣхъ поръ: въ мірѣ нравственномъ—страшными разочарованіями и предательствомъ, въ мірѣ вещественномъ—цѣлымъ рядомъ крушеній.
Таковъ этотъ заколдованный кругъ, въ которомъ со-
условием бороться с нею, в то же самое время претерпевая ее. Нужно прибавить, что по крайней мере до сих пор они все погибли при выполнении этой задачи.
Неужели же такая власть — столь неопределенная, столь мало уверенная в своем праве — могла рассчитывать на успех, вмешиваясь в такой вопрос, как римский? Становясь в качестве посредницы или судьи между революцией и папой, она никак не могла надеяться примирить то, что́ непримиримо по самой своей природе; с другой стороны, она не могла дать победу одной из борющихся сторон, не поранив самоё себя, не отрекшись, так сказать, от половины своего существа. Этим обоюдоострым вмешательством — как бы ни было притуплено лезвие — она могла лишь еще более запутать то, что́ уже и без того было неразрешимо, и, раздражая рану, лишь растравить ее. И в этом она успела вполне.
Каково в действительности нынешнее положение папы по отношению к его подданным? Какова вероятная судьба новых учреждений, которые он им дал? Тут, к сожалению, возможны лишь самые печальные предположения, а сомнение невозможно.
Каково это положение? Да, это старый порядок вещей — порядок, предшествовавший нынешнему царствованию, падавший уже тогда под бременем своей невозможности, но еще чрезмерно отягченный всем, что́ случилось с тех пор: в мире нравственном — страшными разочарованиями и предательством, в мире вещественном — целым рядом крушений.
Таков этот заколдованный круг, в котором со-
