ставить папство, заставивъ его принять для своей свѣтской власти условія новѣйшаго государства. Природа начала, лежащаго въ основаніи этого послѣдняго, хорошо извѣстна папству: оно инстинктивно чуетъ ее, и въ случаѣ нужды христіанская совѣсть священника предостережетъ папу. Между папствомъ и этимъ началомъ невозможно соглашеніе; ибо здѣсь соглашеніе было бы не простою уступкою власти, а отступничествомъ.
Но почему бы папѣ и не принять учрежденій безъ ихъ основного начала?—скажутъ намъ. Вотъ еще одно изъ пустыхъ мечтаній этого такъ называемаго умѣреннаго направленія, которое мнитъ себя необыкновенно разсудительнымъ, а въ сущности лишено здраваго смысла. Да развѣ учрежденія могутъ быть отдѣлены отъ начала, которое ихъ создало и живитъ? Развѣ снарядъ учрежденій, лишенный души, не есть мертвый и безполезный храмъ? Притомъ учрежденія въ дѣйствительности всегда имѣютъ значеніе, приписываемое имъ не тѣми, кто далъ ихъ, а тѣми, кто ихъ получилъ, тѣмъ болѣе когда введеніе учрежденій есть дѣло этихъ послѣднихъ.
Если бы папа былъ только епископомъ, то-есть если бы папство осталось вѣрнымъ своему происхожденію, то у революціи не было бы орудия для нападенія на него; ибо гоненіе не есть такое оружіе. Но то чуждое начало, которое папство отожествило съ собою, начало смертное и преходящее,—оно-то и дѣлаетъ его теперь доступнымъ для ударовъ революціи. Вотъ тотъ задатокъ, который за много вѣковъ впередъ римское папство дало революціи. Здѣсь, какъ мы уже сказали, ярко проявилась властная логика дѣйствій Промысла. Изъ всѣхъ учрежденій, порожденныхъ папствомъ со времени его отдѣленія отъ пра-
ставить папство, заставив его принять для своей светской власти условия новейшего государства. Природа начала, лежащего в основании этого последнего, хорошо известна папству: оно инстинктивно чует ее, и в случае нужды христианская совесть священника предостережет папу. Между папством и этим началом невозможно соглашение; ибо здесь соглашение было бы не простою уступкою власти, а отступничеством.
Но почему бы папе и не принять учреждений без их основного начала? — скажут нам. Вот еще одно из пустых мечтаний этого так называемого умеренного направления, которое мнит себя необыкновенно рассудительным, а в сущности лишено здравого смысла. Да разве учреждения могут быть отделены от начала, которое их создало и живит? Разве снаряд учреждений, лишенный души, не есть мертвый и бесполезный храм? Притом учреждения в действительности всегда имеют значение, приписываемое им не теми, кто дал их, а теми, кто их получил, тем более когда введение учреждений есть дело этих последних.
Если бы папа был только епископом, то есть если бы папство осталось верным своему происхождению, то у революции не было бы орудия для нападения на него; ибо гонение не есть такое оружие. Но то чуждое начало, которое папство отожествило с собою, начало смертное и преходящее, — оно-то и делает его теперь доступным для ударов революции. Вот тот задаток, который за много веков вперед римское папство дало революции. Здесь, как мы уже сказали, ярко проявилась властная логика действий Промысла. Из всех учреждений, порожденных папством со времени его отделения от пра-
