Если есть какой-либо изъ вопросовъ дня, или вѣрнѣе вѣка, въ которомъ, словно въ фокусѣ, сводятся, сосредоточиваются всѣ аномаліи, всѣ противорѣчія, всѣ непреодолимыя затрудненія, съ которыми бьется Западная Европа,—то это, безъ сомнѣнія, вопросъ римскій. Да и не могло быть иначе: таково неизбѣжное слѣдствіе той неумолимой логики, которая, какъ скрытое правосудіе, вложена Богомъ въ событія міра. Глубокій и непримиримый разрывъ, вѣками донимающій Западъ, долженъ былъ наконецъ дойти до высшаго своего выраженія, долженъ былъ проникнуть до самаго корня дерева. А почетнаго права на такое значеніе никто, конечно, не станетъ оспаривать у Рима: онъ и теперь, какъ былъ и всегда,—корень Западнаго міра. Однакоже, какъ ни сильно озабочены умы этимъ вопросомъ, позволительно усомниться, чтобы вся полнота его содержанія была въ точности и отчетливо раскрыта сознанію.
Что̀, вѣроятно, болѣе всего способствуетъ къ нѣкото-
Если есть какой-либо из вопросов дня, или вернее века, в котором, словно в фокусе, сводятся, сосредоточиваются все аномалии, все противоречия, все непреодолимые затруднения, с которыми бьется Западная Европа, — то это, без сомнения, вопрос римский. Да и не могло быть иначе: таково неизбежное следствие той неумолимой логики, которая, как скрытое правосудие, вложена Богом в события мира. Глубокий и непримиримый разрыв, веками донимающий Запад, должен был наконец дойти до высшего своего выражения, должен был проникнуть до самого корня дерева. А почетного права на такое значение никто, конечно, не станет оспаривать у Рима: он и теперь, как был и всегда, — корень Западного мира. Однако же, как ни сильно озабочены умы этим вопросом, позволительно усомниться, чтобы вся полнота его содержания была в точности и отчетливо раскрыта сознанию.
Что́, вероятно, более всего способствует к некото-
