тельнаго настроенія и самое вѣрное доказательство того всемогущества, котораго достигла революція. И подлинно, почему революція явила бы себя враждебною относительно духовенства и христіанскихъ священниковъ, которые не только покоряются ей, но принимаютъ и признаютъ ее, которые, чтобы ее умилостивить, прославляютъ всѣ ея ужасы и, сами того не подозрѣвая, пріобщаются ко всѣмъ ея неправдамъ? Если бы даже подобное поведеніе основывалось на одномъ расчетѣ, то этотъ расчетъ былъ бы отступничество; но если къ этому присоединяется убѣжденіе, то тутъ еще болѣе отступничества.
Однако можно предвидѣть, что не будетъ недостатка и въ преслѣдованіяхъ. Въ тотъ день, когда уступки дойдутъ до крайняго предѣла, когда католическая церковь сочтетъ нужнымъ обнаружить сопротивленіе, окажется, что она можетъ явить его лишь идя назадъ до мученичества. Можно вполнѣ положиться на революцію: она во всемъ останется вѣрна себѣ и послѣдовательна до конца!
Февральскій взрывъ тѣмъ уже оказалъ міру великую услугу, что онъ ниспровергъ ходульныя подмостки заблужденій, скрывавшихъ дѣйствительность. Наименѣе проницательные умы, вѣроятно, поняли нынѣ, что исторія Европы въ теченіе послѣднихъ тридцати трехъ лѣтъ была не что̀ иное, какъ продолжительная мистификація. И точно, какимъ неумолимымъ свѣтомъ озарилось внезапно все это прошлое, столь недавнее и уже столь отъ насъ отдаленное? Кто, напримѣръ, не сознаётъ нынѣ, какое смѣшное притязаніе выражалось въ той премудрости нашего вѣка, которая наивно вообразила себѣ,
тельного настроения и самое верное доказательство того всемогущества, которого достигла революция. И подлинно, почему революция явила бы себя враждебною относительно духовенства и христианских священников, которые не только покоряются ей, но принимают и признают ее, которые, чтобы ее умилостивить, прославляют все её ужасы и, сами того не подозревая, приобщаются ко всем её неправдам? Если бы даже подобное поведение основывалось на одном расчете, то этот расчет был бы отступничество; но если к этому присоединяется убеждение, то тут еще более отступничества.
Однако можно предвидеть, что не будет недостатка и в преследованиях. В тот день, когда уступки дойдут до крайнего предела, когда католическая церковь сочтет нужным обнаружить сопротивление, окажется, что она может явить его лишь идя назад до мученичества. Можно вполне положиться на революцию: она во всём останется верна себе и последовательна до конца!
Февральский взрыв тем уже оказал миру великую услугу, что он ниспроверг ходульные подмостки заблуждений, скрывавших действительность. Наименее проницательные умы, вероятно, поняли ныне, что история Европы в течение последних тридцати трех лет была не что́ иное, как продолжительная мистификация. И точно, каким неумолимым светом озарилось внезапно всё это прошлое, столь недавнее и уже столь от нас отдаленное? Кто, например, не сознаёт ныне, какое смешное притязание выражалось в той премудрости нашего века, которая наивно вообразила себе,
