средніе два стиха первой строфы (3-й и 4-й) риѳмуются со средними стихами второй строфы (9-мъ и 10-мъ). Притомъ, чтобы ухо уловило это созвучіе, раздѣленное четырьмя стихами, Тютчевъ выбралъ риѳмы особенно полныя, въ которыхъ согласованы не только буквы послѣ ударяемой гласной, но и предыдущая согласная (которую французы называютъ consonne d'appui): «гробовой—живой», «тумана—Лемана». Примѣрами не менѣе утонченнаго построенія могутъ служить стихотворенія: «Поэзія», «Вдали отъ солнца и природы», «Слезы людскія, о, слезы людскія», «Двумъ сестрамъ», «Венеція», «Первый листъ», «Конченъ пиръ, умолкли хоры».
Не меньше изысканности у Тютчева и въ самомъ строеніи стиха. Онъ съ величайшей заботливостью примѣнялъ къ своей поэзіи всѣ тѣ вторичныя средства изобразительности, которыя были хорошо знакомы поэтамъ античнымъ, но которыми пренебрегаютъ многіе изъ выдающихся современныхъ поэтовъ. Такъ, онъ охотно употреблялъ внутреннія риѳмы и ассонансы, напримѣръ: «Въ какой-то нѣгѣ онѣмѣнья», «И вѣтры свистѣли и пѣли валы», «Кто скрылся, зарылся въ цвѣтахъ?», «И безъ вою и безъ бою», «Подъ вами нѣмые, глухіе гроба», «Неодолимъ, неудержимъ», «Неистощимыя, неисчислимыя» и т. п. Хорошо понималъ Тютчевъ и то значеніе, какое имѣетъ въ стихахъ опредѣленное чередованіе гласныхъ и согласныхъ, особенно начинающихъ слово (то, что̀ въ схоластической поэтикѣ называлось анафорой). Вотъ нѣсколько болѣе яркихъ примѣровъ: «Какъ пляшутъ пылинки въ полдневныхъ лучахъ», «Вѣтрило весело звучало», «Объятый нѣгой ночи», «Сладкій сумракъ полусонья», «Тихій, томный, благовонный», «Земля зеленѣла»… Эта заботливость приводила Тютчева иногда къ настоящимъ звукоподражаніямъ, какъ, напримѣръ, въ стихахъ: «Кругомъ, какъ кимвалы, звучали скалы», «Хлещетъ, свищетъ и реветъ», «Блескъ и движеніе, грохотъ и громъ»…
Все это дѣлаетъ Тютчева однимъ изъ величайшихъ мастеровъ русскаго стиха, «учителемъ поэзіи для поэтовъ», какъ выразился Аркадій Георгіевичъ Горнфельдъ. Въ поэзіи Тютчева русскій стихъ достигъ той утонченности, той «эѳирной высоты» (слова Фета), которая до него не была извѣстна. Рядомъ съ Пушкинымъ, создателемъ у насъ истинно классической поэзіи, Тютчевъ стоитъ, какъ великій мастеръ и родо-
средние два стиха первой строфы (3-й и 4-й) рифмуются со средними стихами второй строфы (9-м и 10-м). Притом, чтобы ухо уловило это созвучие, разделенное четырьмя стихами, Тютчев выбрал рифмы особенно полные, в которых согласованы не только буквы после ударяемой гласной, но и предыдущая согласная (которую французы называют consonne d'appui): «гробовой — живой», «тумана — Лемана». Примерами не менее утонченного построения могут служить стихотворения: «Поэзия», «Вдали от солнца и природы», «Слезы людские, о, слезы людские», «Двум сестрам», «Венеция», «Первый лист», «Кончен пир, умолкли хоры».
Не меньше изысканности у Тютчева и в самом строении стиха. Он с величайшей заботливостью применял к своей поэзии все те вторичные средства изобразительности, которые были хорошо знакомы поэтам античным, но которыми пренебрегают многие из выдающихся современных поэтов. Так, он охотно употреблял внутренние рифмы и ассонансы, например: «В какой-то неге онеменья», «И ветры свистели и пели валы», «Кто скрылся, зарылся в цветах?», «И без вою и без бою», «Под вами немые, глухие гроба», «Неодолим, неудержим», «Неистощимые, неисчислимые» и т. п. Хорошо понимал Тютчев и то значение, какое имеет в стихах определенное чередование гласных и согласных, особенно начинающих слово (то, что́ в схоластической поэтике называлось анафорой). Вот несколько более ярких примеров: «Как пляшут пылинки в полдневных лучах», «Ветрило весело звучало», «Объятый негой ночи», «Сладкий сумрак полусонья», «Тихий, томный, благовонный», «Земля зеленела»… Эта заботливость приводила Тютчева иногда к настоящим звукоподражаниям, как, например, в стихах: «Кругом, какъ кимвалы, звучали скалы», «Хлещет, свищет и ревет», «Блеск и движение, грохот и гром»…
Всё это делает Тютчева одним из величайших мастеров русского стиха, «учителем поэзии для поэтов», как выразился Аркадий Георгиевич Горнфельд. В поэзии Тютчева русский стих достиг той утонченности, той «эфирной высоты» (слова Фета), которая до него не была известна. Рядом с Пушкиным, создателем у нас истинно классической поэзии, Тютчев стоит, как великий мастер и родо-
