время приняла за правило привлекать къ себѣ исключительно второстепенныя германскія правительства, въ ущербъ законному вліянію двухъ великихъ государствъ союза; но подобное предположеніе было вполнѣ напрасное и даже совершенно несогласное съ дѣйствительностью. Переговорите объ этомъ съ людьми свѣдущими, и они скажутъ вамъ, въ чемъ дѣло; быть-можетъ, даже они сообщатъ вамъ, что русская политика, въ ея постоянной заботливости объ упроченіи главнымъ образомъ политической самостоятельности Германіи, рисковала подчасъ раздраженіемъ нѣкоторой извинительной щекотливости, совѣтуя съ излишнею настойчивостью мелкимъ дворамъ Германіи безусловно подчиняться системѣ двухъ великихъ державъ. Едва ли не будетъ умѣстно оцѣнить здѣсь по достоинству другое обвиненіе, тысячу разъ возводимое на Россію и не болѣе справедливое: чего не было только говорено, чтобы распространить убѣжденіе, будто ея вліяніе главнѣйше воспрепятствовало развитію въ Германіи конституціоннаго начала? Въ общемъ смыслѣ болѣе чѣмъ безразсудно стараться превращать Россію въ систематическаго противника той или другой правительственной системы. И какимъ образомъ, великій Боже, стала бы она тѣмъ, что она есть, и могла бы проявлять то вліяніе надъ вселенной, которое ей принадлежитъ, при подобной узкости понятій? Наконецъ, переходя въ частности къ данному случаю, слѣдуетъ по справедливости замѣтить, что Россія постоянно энергически отстаивала искреннее сохраненіе существовавшихъ учрежденій, религіозное уваженіе къ принятымъ на себя обязательствамъ; затѣмъ легко возможно, что, по мнѣнію ея, было бы неосторожно, по отношенію къ самому существенному интересу Гер-
время приняла за правило привлекать к себе исключительно второстепенные германские правительства, в ущерб законному влиянию двух великих государств союза; но подобное предположение было вполне напрасное и даже совершенно несогласное с действительностью. Переговорите об этом с людьми сведущими, и они скажут вам, в чём дело; быть может, даже они сообщат вам, что русская политика, в её постоянной заботливости об упрочении главным образом политической самостоятельности Германии, рисковала подчас раздражением некоторой извинительной щекотливости, советуя с излишнею настойчивостью мелким дворам Германии безусловно подчиняться системе двух великих держав. Едва ли не будет уместно оценить здесь по достоинству другое обвинение, тысячу раз возводимое на Россию и не более справедливое: чего не было только говорено, чтобы распространить убеждение, будто её влияние главнейше воспрепятствовало развитию в Германии конституционного начала? В общем смысле более чем безрассудно стараться превращать Россию в систематического противника той или другой правительственной системы. И каким образом, великий Боже, стала бы она тем, что она есть, и могла бы проявлять то влияние над вселенной, которое ей принадлежит, при подобной узкости понятий? Наконец, переходя в частности к данному случаю, следует по справедливости заметить, что Россия постоянно энергически отстаивала искреннее сохранение существовавших учреждений, религиозное уважение к принятым на себя обязательствам; затем легко возможно, что, по мнению её, было бы неосторожно, по отношению к самому существенному интересу Гер-
