М. Г. Пріемъ, оказанный вами нѣсколькимъ замѣткамъ, которыя я имѣлъ смѣлость адресовать къ вамъ, а равно и очень разумный и умѣренный комментарій, которымъ вы ихъ снабдили, возбудилъ во мнѣ странную мысль. Что бы вышло, если бы вы и я, мы попробовали бы достигнуть соглашенія насчетъ самой сущности вопроса? Я не имѣю чести знать васъ лично, и если пишу къ вамъ, то обращаюсь прямо къ «Всеобщей Газетѣ» («Allgemeine Zeitung»). При нынѣшнемъ положеніи Германіи «Аугсбургская Всеобщая Газета» въ моихъ глазахъ нѣчто болѣе обыкновенной газеты: это первая германская политическая трибуна…
Если бы Германія имѣла счастье быть единою, ея правительство могло бы во многихъ отношеніяхъ признать это изданіе какъ законный о̀рганъ своей мысли. Вотъ почему я обращаюсь къ вамъ. Я русскій, милостивый государь, какъ я уже имѣлъ честь вамъ объяснить, русскій сердцемъ и душою, глубоко преданный своей землѣ, въ мирѣ со своимъ правительствомъ и совершенно независимый по
М. Г. Прием, оказанный вами нескольким заметкам, которые я имел смелость адресовать к вам, а равно и очень разумный и умеренный комментарий, которым вы их снабдили, возбудил во мне странную мысль. Что бы вышло, если бы вы и я, мы попробовали бы достигнуть соглашения насчет самой сущности вопроса? Я не имею чести знать вас лично, и если пишу к вам, то обращаюсь прямо к «Всеобщей Газете» («Allgemeine Zeitung»). При нынешнем положении Германии «Аугсбургская Всеобщая Газета» в моих глазах нечто более обыкновенной газеты: это первая германская политическая трибуна…
Если бы Германия имела счастье быть единою, её правительство могло бы во многих отношениях признать это издание как законный о́рган своей мысли. Вот почему я обращаюсь к вам. Я русский, милостивый государь, как я уже имел честь вам объяснить, русский сердцем и душою, глубоко преданный своей земле, в мире со своим правительством и совершенно независимый по
