20 Гдѣ чуждъ холодный блескъ и пурпура и злата,—
Тамъ сладокъ кубокъ круговой!
Чело, наморщенное думой,
Теряетъ здѣсь свой видъ угрюмой;
Въ обители отцовъ все льетъ отраду намъ!
25 Уже небесный левъ тяжелою стопою
Въ предѣлахъ зноя сталъ и пламенной стезею
Течетъ по свѣтлымъ небесамъ!..
Въ священной рощицѣ Сильвана,
Гдѣ мгла таинственно съ прохладою сліянна,
30 Гдѣ брежжетъ сквозь листовъ дрожащій тихій свѣтъ,
Игривый ручеекъ едва-едва течетъ
И шепчетъ въ сумракѣ съ прибрежной осокою;
Здѣсь въ знойные часы, предъ рощею густою,
Спить стадо и пастухъ подъ сѣнію прохладъ,
35 И въ розовыхъ кустахъ зефиры легки спятъ;
А ты, Ѳемиды жрецъ, защитникъ беззащитныхъ,
Проводишь дни свои подъ бременемъ заботъ;
И счастье согражда̀нъ—благій, достойный плодъ
Твоихъ стараній неусыпныхъ!
40 Для нихъ желалъ бы ты познать судьбы предѣлъ;
Но строгій Властелинъ земли, небесъ и ада
Глубокой, вѣчной тьмой грядущее одѣлъ.
Благоговѣйте, персти чада!
Какъ! прахъ земный объять небесное посмѣетъ?
45 Дерзнетъ ли разорвать таинственный покровъ?
Быстрѣйшій самый умъ, смутясь, оцѣпенѣетъ,
И буйный сей мудрецъ—посмѣшище боговъ!..
Мы можемъ, странствуя въ тернистой сей пустынѣ,
Сорвать одинъ цвѣтокъ, ловить летящій мигъ;
50 Грядущее не намъ,—судьбинѣ;
