Страница:Тютчев. Полное собрание сочинений (1913).djvu/34

Эта страница была вычитана


1865 гг.), Тютчевъ вернулся къ своей обычной жизни и еще нашелъ въ себѣ силы для цѣлаго ряда новыхъ поэтическихъ созданій, среди которыхъ есть шедевры его поэзіи: «Какъ хорошо ты, о, море ночное», «Какъ неожиданно и ярко», «Ночное небо такъ угрюмо», «Тихо въ озерѣ струится», «Въ небѣ таютъ облака», «По дорогѣ во Вщижъ» и др. Но себя въ это время онъ вѣрно характеризовалъ въ одномъ стихотворномъ посланіи: «Безпомо̀щный и убогій»… сознаваясь, что «дряхлѣющія силы» ему «начинаютъ измѣнять». И когда, въ 1870 г., скончался его братъ Николай, Тютчевъ въ прощальномъ стихотвореніи высказалъ о себѣ грустное пророчество:

На роковой стою очереди.

Новое заграничное путешествіе, 1870 г., было уже послѣднимъ въ жизни Тютчева. Важныя событія того времени (Франко-прусская война) еще разъ увлекли его мысль въ область широкихъ историческихъ соображеній, и его письма съ пути исполнены юношеской силы. Но, по возвращеніи въ Россію, черезъ два года, 1-го января 1873 г., Тютчева постигъ апоплексическій ударъ. Утромъ Тютчевъ вышелъ изъ дому для новогоднихъ визитовъ. Вскорѣ его привезли назадъ разбитаго параличомъ. Вся лѣвая часть тѣла была безвозвратно поражена.

«Первымъ дѣломъ Тютчева,—разсказываетъ И. С. Аксаковъ:—по мѣрѣ того, какъ онъ сталъ приходить въ сознаніе, было—ощупать свой умъ. Жить—значило для него мыслить, и съ первымъ, еще слабымъ возвратомъ силъ, его мысль задвигалась, заиграла и засверкала, какъ бы тѣшась своей живучестью. Прикованный къ постели, съ ноющей и сверлящей болью въ мозгу, не имѣя возможности ни приподняться ни перевернуться безъ чужой помощи, съ голосомъ едва внятнымъ, онъ истинно дивилъ и врачей и посѣтителей блескомъ своего остроумія и живостью участія къ отвлеченнымъ интересамъ… «Это лишь возбужденіе, это ненормальное явленіе,—увѣряли доктора:—засимъ несомнѣнно послѣдуетъ постепенное ослабленіе умственныхъ силъ…» Доктора обманулись въ своихъ научныхъ расчетахъ… Мыслительность была въ Тютчевѣ природною, существеннѣйшею жизненною стихіей,—могла угаснуть и угасла только послѣднею».

Еще полгода прожилъ Тютчевъ, обреченный на постель или

Тот же текст в современной орфографии

1865 гг.), Тютчев вернулся к своей обычной жизни и еще нашел в себе силы для целого ряда новых поэтических созданий, среди которых есть шедевры его поэзии: «Как хорошо ты, о, море ночное», «Как неожиданно и ярко», «Ночное небо так угрюмо», «Тихо в озере струится», «В небе тают облака», «По дороге во Вщиж» и др. Но себя в это время он верно характеризовал в одном стихотворном послании: «Беспомо́щный и убогий»… сознаваясь, что «дряхлеющие силы» ему «начинают изменять». И когда, в 1870 г., скончался его брат Николай, Тютчев в прощальном стихотворении высказал о себе грустное пророчество:

На роковой стою очереди.

Новое заграничное путешествие, 1870 г., было уже последним в жизни Тютчева. Важные события того времени (Франко-прусская война) еще раз увлекли его мысль в область широких исторических соображений, и его письма с пути исполнены юношеской силы. Но, по возвращении в Россию, через два года, 1-го января 1873 г., Тютчева постиг апоплексический удар. Утром Тютчев вышел из дому для новогодних визитов. Вскоре его привезли назад разбитого параличом. Вся левая часть тела была безвозвратно поражена.

«Первым делом Тютчева, — рассказывает И. С. Аксаков: — по мере того, как он стал приходить в сознание, было — ощупать свой ум. Жить — значило для него мыслить, и с первым, еще слабым возвратом сил, его мысль задвигалась, заиграла и засверкала, как бы тешась своей живучестью. Прикованный к постели, с ноющей и сверлящей болью в мозгу, не имея возможности ни приподняться ни перевернуться без чужой помощи, с голосом едва внятным, он истинно дивил и врачей и посетителей блеском своего остроумия и живостью участия к отвлеченным интересам… «Это лишь возбуждение, это ненормальное явление, — уверяли доктора: — засим несомненно последует постепенное ослабление умственных сил…» Доктора обманулись в своих научных расчетах… Мыслительность была в Тютчеве природною, существеннейшею жизненною стихией, — могла угаснуть и угасла только последнею».

Еще полгода прожил Тютчев, обреченный на постель или

XXX