кимъ образомъ до самаго вечера. Увидавъ это зрѣлище, Шахъ-Земанъ подумалъ:
„Клянусь Аллахомъ, мое несчастіе менѣе велико, чѣмъ это!“
Его тоска и горе нѣсколько успокоились, и онъ не могъ болѣе отказываться отъ яствъ и питья.
Когда братъ его вернулся съ охоты, и они поздоровались другъ съ другомъ, царь Шахріаръ замѣтилъ, что цвѣтъ лица брата его, Шахъ-Земана, поправился, и онъ пріобрѣлъ здоровый видъ, и что послѣ постояннаго воздержанія онъ сталъ ѣсть съ аппетитомъ. Царь очень удивился и сказалъ:
— О, братъ мой! Когда я видѣлъ тебя въ послѣдній разъ, лицо твое было блѣдно, а теперь оно посвѣжѣло; скажи мнѣ, что съ тобой?
— Я разскажу тебѣ о причинѣ блѣдности моего цвѣта лица, — отвѣчалъ Шахъ-Земанъ, — но извини меня, если я не сообщу тебѣ, почему свѣжесть снова вернулась ко мнѣ.
— Прежде всего, — продолжалъ Шахріаръ, — сообщи мнѣ причину твоей блѣдности и твоей болѣзненности. Говори же.
— Ну, такъ знай, о, братъ мой, — отвѣчалъ онъ, — что, когда ты послалъ своего визиря пригласить меня къ себѣ, я собрался въ дорогу и только что выѣхалъ изъ города, то вспомнилъ, что забылъ дома тотъ брильянтъ, который я привезъ тебѣ въ подарокъ, вслѣдствіе этого я вернулся за нимъ во дворецъ и нашелъ жену свою, спящей у меня на постели вмѣстѣ съ чернымъ рабомъ; я убилъ ихъ обоихъ и поѣхалъ къ тебѣ, но голова моя была постоянно занята мыслями объ этомъ дѣлѣ, и вотъ почему я былъ такъ блѣденъ и слабъ; причину же своего выздоровленія, прости меня, я разсказать тебѣ не могу.
Услыхавъ разсказъ брата, царь сказалъ:
— Именемъ Аллаха умоляю тебя сообщить мнѣ причину твоего выздоровленія.
И братъ разсказалъ царю все, что видѣлъ.
— Я хочу видѣть это своими собственными глазами, — сказалъ Шахріаръ.
— Въ такомъ случаѣ, — отвѣчалъ ІІІахъ-Земанъ, — сдѣлай видъ, что снова отправляешься на охоту, и спрячься здѣсь со мною, и ты увидишь, что будетъ, и лично удостовѣришься во всемъ.
Послѣ этого Шахріарѣ тотчасъ же далъ знать, что онъ имѣетъ намѣреніе поохотиться еще разъ. Войска его вышли изъ города съ палатками, и царь послѣдовалъ за ними и, отдохнувъ немного въ лагерѣ, сказалъ своей прислугѣ:
— Не допускайте ко мнѣ никого.
Онъ переодѣлся и вернулся къ брату во дворецъ и сѣлъ у одного изъ оконъ, выходившихъ въ садъ; и послѣ того, какъ онъ пробылъ тамъ нѣкоторое время, женщины и госпожа ихъ
