желаніемъ сдѣлать по своему и между влеченіемъ прижать ее къ своей груди и поцѣлуями осушить слезы на ея глазахъ.
Марія, тихо и нѣжно сжимая его руку, сказала:
— Дядя, оставь меня у себя! Я такъ люблю тебя и тетю Іозефу, мое сердце такъ горячо привязано къ дѣтямъ, которые не могутъ обойтись безъ меня. Дорогъ мнѣ также этотъ домъ, гдѣ я умѣю быть полезною; не настаивай дядя, не то я подумаю, что надоѣла вамъ!
— Что за чепуху городишь ты, Марія! Что разъ принято въ свѣтѣ, тому и надо слѣдовать! Что-же скажутъ сосѣди, когда мы тебя какъ чумичьку будемъ держать при себѣ, вмѣсто того, чтобы пристроить за хорошаго человѣка. Ты забываешь Марія, что обязанность эта тяжело лежитъ у меня на душѣ!
— Но если мнѣ это противно? возразила Марія. Что намъ за дѣло до сосѣдей? Развѣ недостаточно, если мы другъ другомъ довольны?
— Но я неравнодушенъ къ людскимъ толкамъ! подхватилъ Михаилъ съ живостью.
— Не возможно-же требовать, чтобы ради этого я связала свою судьбу съ человѣкомъ, которому вполнѣ равнодушна, возразила Марія голосомъ, трепещущимъ отъ негодованія.
Михаилъ Фоссъ понималъ, почему его племянница показывала такое упорное сопротивленіе, но онъ видѣлъ, что она имѣетъ какую-то тайну на душѣ и понялъ, что было-бы жестоко еще долѣе настаивать. Онъ едва не поддался искушенію обнять ее своими мускулистыми руками и дать свое согласіе на то, чтобы она, до конца жизни, какъ родная дочь, раздѣляла съ нимъ его хлѣбъ-соль; но съ другой стороны, невыносима была для него мысль упустить такую, по его мнѣнію, прекрасную партію.
Весьма сомнительно было, чтобы Адріянъ Урмандъ послѣ этого оскорбительнаго, вторичнаго отказа, согласился еще подождать.
— Мнѣ кажется, сказалъ онъ, наконецъ, что твои понятія не совсѣмъ ясны. Я никакъ не думалъ, чтобы
желанием сделать по своему и между влечением прижать ее к своей груди и поцелуями осушить слезы на её глазах.
Мария, тихо и нежно сжимая его руку, сказала:
— Дядя, оставь меня у себя! Я так люблю тебя и тетю Йозефу, мое сердце так горячо привязано к детям, которые не могут обойтись без меня. Дорог мне также этот дом, где я умею быть полезною; не настаивай дядя, не то я подумаю, что надоела вам!
— Что за чепуху городишь ты, Мария! Что раз принято в свете, тому и надо следовать! Что же скажут соседи, когда мы тебя как чумичку будем держать при себе, вместо того, чтобы пристроить за хорошего человека. Ты забываешь Мария, что обязанность эта тяжело лежит у меня на душе!
— Но если мне это противно? возразила Мария. Что нам за дело до соседей? Разве недостаточно, если мы друг другом довольны?
— Но я неравнодушен к людским толкам! подхватил Михаил с живостью.
— Не возможно же требовать, чтобы ради этого я связала свою судьбу с человеком, которому вполне равнодушна, возразила Мария голосом, трепещущим от негодования.
Михаил Фосс понимал, почему его племянница показывала такое упорное сопротивление, но он видел, что она имеет какую-то тайну на душе и понял, что было бы жестоко еще долее настаивать. Он едва не поддался искушению обнять ее своими мускулистыми руками и дать свое согласие на то, чтобы она, до конца жизни, как родная дочь, разделяла с ним его хлеб-соль; но с другой стороны, невыносима была для него мысль упустить такую, по его мнению, прекрасную партию.
Весьма сомнительно было, чтобы Адриян Урманд после этого оскорбительного, вторичного отказа, согласился еще подождать.
— Мне кажется, сказал он, наконец, что твои понятия не совсем ясны. Я никак не думал, чтобы
