— Это грустно, началъ онъ снова получивъ ея отвѣтъ.
— Богу извѣстно, какъ это тяжело. Я считалъ тебя сильнѣе.
— Не брани меня, Георгъ! Неужели же я дѣйствительно служу тебѣ проклятіемъ?
— О Марія, какъ твердо надѣялся я найти въ тебѣ мое счастіе!
— Скажи же Георгъ, что не проклинаешь меня!
Но онъ молчалъ. Между тѣмъ какъ она умоляла его о малѣйшемъ знакѣ прощенія, онъ напрягалъ всѣ умственныя способности чтобы по возможности избавить себя и ее отъ предстоящей гибели. Теперь онъ уже не могъ болѣе сомнѣваться въ томъ, что ея сердце все еще принадлежитъ ему, хотя она и отдала руку Урманду. Стоя передъ Маріею, съ насупившимся лицомъ и мрачно сверкающимъ взглядомъ, Георгъ мало по малу, сталъ смягчаться, его гнѣвъ уступилъ мѣсто болѣе нѣжному чувству и онъ сталъ сознавать какимъ образомъ, все такъ пагубно сложилось для Маріи, что заставило ее считать себя забытою.
— Я долженъ повѣрить, что ты такъ думала обо мнѣ, — сорвалось неожиданно съ его губъ.
— Что я — что думала, Георгъ?
— Будто я тщеславный, пустой, лицемѣрный дуракъ, на слово котораго нельзя положиться.
— Нѣтъ, Георгъ, никогда не считала я тебя, такимъ дурнымъ человѣкомъ, но, пріѣхавши къ намъ, я не узнала тебя, потому что ты былъ такъ холоденъ и ни слова не говорилъ со мной.
Въ эту минуту, въ Маріи исчезло всякое желаніе оправдываться Одно только ясно сознавала она, именно что своими сомнѣніями, навѣки утратила единственное что считала для себя высшимъ благомъ и не съ состояніе была простить себѣ это роковое заблужденіе.
— Не стоитъ болѣе объ этомъ размышлять, замѣтилъ Георгъ. Теперь ты должна будешь сдѣлаться женою того человѣка и хотя это сведетъ меня съума, по я боюсь что тебѣ необходимо будетъ покориться.
— Это грустно, начал он снова получив её ответ.
— Богу известно, как это тяжело. Я считал тебя сильнее.
— Не брани меня, Георг! Неужели же я действительно служу тебе проклятием?
— О Мария, как твердо надеялся я найти в тебе мое счастье!
— Скажи же Георг, что не проклинаешь меня!
Но он молчал. Между тем как она умоляла его о малейшем знаке прощения, он напрягал все умственные способности чтобы по возможности избавить себя и ее от предстоящей гибели. Теперь он уже не мог более сомневаться в том, что её сердце всё еще принадлежит ему, хотя она и отдала руку Урманду. Стоя перед Мариею, с насупившимся лицом и мрачно сверкающим взглядом, Георг мало-помалу, стал смягчаться, его гнев уступил место более нежному чувству и он стал сознавать каким образом, всё так пагубно сложилось для Марии, что заставило её считать себя забытою.
— Я должен поверить, что ты так думала обо мне, — сорвалось неожиданно с его губ.
— Что я — что думала, Георг?
— Будто я тщеславный, пустой, лицемерный дурак, на слово которого нельзя положиться.
— Нет, Георг, никогда не считала я тебя, таким дурным человеком, но, приехавши к нам, я не узнала тебя, потому что ты был так холоден и ни слова не говорил со мной.
В эту минуту, в Марии исчезло всякое желание оправдываться Одно только ясно сознавала она, именно что своими сомнениями, навеки утратила единственное что считала для себя высшим благом и не с состояние была простить себе это роковое заблуждение.
— Не стоит более об этом размышлять, заметил Георг. Теперь ты должна будешь сделаться женою того человека и хотя это сведет меня с ума, по я боюсь что тебе необходимо будет покориться.
