жется скомканной въ кучу посреди поля, вся въ узлахъ, въ петляхъ и съ неизвѣстно куда дѣвавшимися концами. И вамъ придется сидѣть надъ нею добрыхъ полчаса, распутывая узлы и ругаясь на чемъ свѣтъ стоитъ.
Таково мое мнѣніе о бечевахъ вообще. Не спорю, можетъ быть и найдутся почтенныя исключенія; я не стану утверждать, что ихъ нѣтъ. Весьма возможно, что есть бечевы, серьезно относящіяся къ своей профессіи — почтенныя, добросовѣстныя бечевы, которыя не воображаютъ себя тамбурнымъ вязаньемъ, готовымъ сплестись въ сѣтку, лишь только его предоставить самому себѣ. Я говорю, что такія бечевы „возможны“; я надѣюсь, что онѣ существуютъ; но я никогда не встрѣчался съ ними.
На этотъ разъ я самъ взялся за бечеву передъ тѣмъ, какъ мы вошли въ шлюзы. Я не хотѣлъ предоставить ее Гаррису, потому что Гаррисъ неаккуратенъ. Я осторожно и тихонько свернулъ ее, перевязалъ посрединѣ, сложилъ вдвое и положилъ на дно лодки. Гаррисъ также осторожпо поднялъ ее и передалъ Джорджу. Джорджъ взялъ ее твердою рукою и началъ развертывать такъ бережно, точно распеленывалъ новорожденнаго младенца; но не развернулъ и десяти ярдовъ, какъ уже бечева походила на плохо сплетенный неводъ.
Вѣчно одна и та же исторія, и вѣчно она сопровождается одинаковыми послѣдствіями.
Тотъ, кому приходится развертывать бечеву, сваливаетъ всю вину на того, кто свернулъ ее, и громко выражаетъ свое неудовольствіе.
— Ну, что вы тамъ напутали? Не могли свернуть аккуратно, этакой остолопъ! — ворчитъ онъ, распутывая веревку, выходитъ изъ себя, швыряя бечеву о земь, и вертитъ ее туда и сюда, стараясь разыскать концы.
Съ другой стороны, сидящій въ лодкѣ воображаетъ, что во всемъ виноватъ тотъ, кто взялся распутывать бечеву.
