Тогда г-нъ Шлоссенъ-Бошенъ вскочилъ въ бѣшенствѣ. Онъ осыпалъ насъ ругательствами на нѣмецкомъ языкѣ (насколько могу судить, послѣдній какъ нельзя болѣе годится для этой цѣли), подпрыгивалъ, потрясалъ кулаками и выкрикивалъ намъ всѣ англійскія ругательства, какія только зналъ.
Онъ увѣрялъ, что ни разу въ жизни не былъ такъ оскорбленъ.
Оказалось, что это вовсе не комическая арія. Въ ней говорилось о дѣвушкѣ, которая жила въ Гарцкихъ горахъ и пожертвовала жизнью, чтобы спасти душу своего возлюбленнаго; и онъ умеръ и встрѣтился съ ея душой, а затѣмъ въ послѣдней строфѣ его душа обманула ея душу и улетѣла съ другой душой… кажется такъ, можетъ быть, я и ошибаюсь въ подробностяхъ… но, во всякомъ случаѣ, очень грустная исторія. Г-нъ Бошенъ пропѣлъ однажды эту арію передъ германскимъ императоромъ и онъ (германскій императоръ) плакалъ, какъ малое дитя. Онъ (г-нъ Бошенъ) утверждаетъ, что это самая мрачная, трагическая арія во всемъ нѣмецкомъ репертуарѣ.
Положеніе было затруднительное, истинно затруднительное. Что мы могли отвѣтить? Мы отыскивали взглядами молодыхъ людей, сыгравшихъ съ нами такую штуку, но они улизнули тотчасъ по окончаніи пѣсни.
Такъ кончился нашъ вечеръ. Мнѣ ни разу не приходилось видѣть, чтобы вечеръ кончался такъ безшумно, такъ смирно. Мы даже не простились другъ съ другомъ. Мы потихонько, одинъ за другимъ, спустились съ лѣстницы, стараясь дежаться въ тѣни; шопотомъ спрашивали у прислуги наши пальто и шляпы, сами отворяли дверь и, выскользнувъ изъ дома, спѣшили скрыться за угломъ, стараясь избѣгать другъ друга.
Съ тѣхъ поръ я потерялъ всякій интересъ къ нѣмецкимъ аріямъ.
