и лѣса; ночью же, когда мать-земля засыпаетъ, тогда міръ кажется такимъ одинокимъ, что мы трепещемъ, какъ дѣти въ пустомъ домѣ. Тогда мы сидимъ и вздыхаемъ, мы стремимся къ освѣщеннымъ газомъ улицамъ, гдѣ слышны голоса людскіе и шумъ человѣческой жизни. Мы чувствуемъ себя безпомощными и маленькими въ ночной тишинѣ, когда вѣтеръ шелеститъ верхушками темныхъ деревьевъ. Духи рѣютъ вокругъ насъ, и ихъ безмолвные взгляды угнетаютъ насъ. Но въ большомъ городѣ, при яркомъ свѣтѣ тысячъ газовыхъ рожковъ, среди криковъ и шума мы чувствуемъ себя въ своей тарелкѣ…
Гаррисъ спросилъ, бывалъ ли я когда-нибудь въ Гамптонъ-Кортскомъ лабиринтѣ. Ему случилось однажды побывать тамъ въ качествѣ проводника. Онъ изучилъ его на планѣ; и устройство лабиринта оказалось простымъ до глупости, такъ что врядъ ли стоило платить два пенса за входъ. Гаррисъ водилъ туда одного изъ своихъ родственниковъ.
— Пойдемте, если хотите, — сказалъ онъ, — только тутъ нѣтъ ничего интереснаго. Нелѣпо называть это лабиринтомъ. Первый поворотъ направо — и вы у выхода. Мы обойдемъ его въ десять минуть, а тамъ отправимся куда-нибудь позавтракать.
Въ лабиринтѣ они встрѣтили нѣсколько человѣкъ, которые гуляли тамъ уже около часа и рады были бы выбраться. Гаррисъ сказалъ, что они могутъ, если угодно, слѣдовать за нимъ; онъ только что вошелъ и сдѣлаетъ всего одинъ кругъ. Они отвѣтили, что очень рады, и послѣдовали за нимъ.
По дорогѣ къ нимъ приставали все новыя и новыя лица, пока не собралась вся публика, находившаяся въ лабиринтѣ. Люди, потерявшіе уже всякую надежду выбраться отсюда и увидѣть когда-нибудь семью и друзей, ободрялись при видѣ Гарриса и примыкали къ процессіи, благословляя его. По словамъ Гарриса, ихъ набралось двадцать человѣкъ, въ томъ числѣ одна женщина съ
