гихъ вещахъ, — мудрено ли, что я забылъ о рулѣ и мы врѣзались въ бечевникъ. Въ первую минуту трудно было сказать, гдѣ кончаемся мы, и гдѣ начинается мель, но потомъ мы кое-какъ разобрались и отдѣлились отъ нея.
Какъ бы то ни было, Гаррисъ заявилъ, что съ него довольно, и теперь моя очередь работать. Итакъ, я взялся за весла, и мы направились мимо Гамптонъ-Корта. Какая прекрасная старинная стѣна тянется тутъ вдоль рѣки! Я всегда съ удовольствіемъ проѣзжаю мимо нея. Это такая пріятная, веселая, милая стѣна! Какой живописный видъ придаютъ ей пестрые лишаи, сѣдой мохъ, нѣжный молодой виноградъ, который, забравшись наверхъ, осторожно перевѣшивается внизъ посмотрѣть, что дѣлается на рѣкѣ, и задумчивый старый плющъ, вьющійся неподалеку! Сотни оттѣнковъ, красокъ, пятенъ смѣняются на каждые десять ярдовъ этой стѣны. Если бы только я умѣлъ рисовать и раскрашивать, я сдѣлалъ бы прекраснѣйшій рисунокъ этой старинной стѣны, — право! Вообще я часто думаю, какъ хорошо было бы жить въ Гамптонъ-Кортѣ. У него такой спокойный, мирный видъ; тутъ должно быть очень пріятно бродить рано утромъ, когда люди еще спятъ.
Не знаю, впрочемъ, что бы я сказалъ, если бы въ самомъ дѣлѣ пришлось жить въ Гамптонъ-Кортѣ. Тутъ, должно быть, ужасно грустно и тоскливо по вечерамъ, когда таинственныя тѣни скользятъ по стѣннымъ панелямъ, а эхо отдаленныхъ шаговъ отдается въ каменныхъ коридорахъ, то приближаясь, то замирая вдали, и все погружается въ гробовое молчаніе, такъ что вы слышите біеніе собственнаго сердца.
Мы, люди, — дѣти солнца. Мы любимъ свѣтъ и жизнь. Вотъ почему мы стремимся въ города, а деревня пустѣетъ съ каждымъ годомъ. При солнечномъ свѣтѣ, днемъ, когда природа оживляется и хлопочетъ вокругъ насъ, намъ нравятся холмы
