ся удивительно нѣжному цвѣту ея носа и разсуждать о томъ, какъ прекрасенъ былъ у нея хвостъ.
Намъ, въ нашемъ вѣкѣ, не нравится эта собачка. Это, для насъ слишкомъ обыкновенный предметъ. Все равно что звѣзды или закатъ солнца: мы не восторгаемся ихъ красотой, такъ какъ они постоянно передъ нашими глазами.
Такъ точно и китайская собачка. Въ 2288 году она возбудитъ энтузіазмъ. Искусство приготовленія такихъ собачекъ будетъ забыто. Наши потомки станутъ удивляться нашему мастерству. О насъ будутъ говорить почтительно: «Великіе старинные мастера, бывшіе гордостью XIX вѣка и создавшіе такихъ собачекъ».
Узоръ, который старшая дочь вышиваетъ въ школѣ, получитъ названіе «ткань эпохи Викторіи», и ткани этой просто цѣны не будетъ. Бѣлыя пивныя кружки, съ голубыми полосками изъ деревенской харчевни, потрескавшіяся и облупившіяся, будутъ продаваться на вѣсъ золота, и богатые люди станутъ пить изъ нихъ кларетъ. Путешественники изъ Японіи станутъ скупать всевозможный хламъ, уцѣлѣвшій отъ разрушенія, и отвозить его въ Іеддо въ качествѣ старинныхъ англійскихъ рѣдкостей.
Въ эту минуту Гаррисъ выпустилъ весла и опрокинулся на спину, задравъ ноги кверху. Монморанси взвизгнулъ и перекувырнулся; большая корзина подскочила такъ, что всѣ вещи вылетѣли.
Я изумился, не потерялъ, однако, присутствія духа, и сказалъ довольно веселымъ тономъ:
— Галло! Что случилось?
— Что случилось? То, что вы…
Нѣтъ, поразмысливъ, я не рѣшился повторить слова Гарриса. Я былъ достоинъ порицанія, — соглашаюсь, но можно ли простить грубость языка и неприличіе выраженій, да еще такому человѣку, какъ Гаррисъ, получившій, сколько мнѣ извѣстно, тщательное воспитаніе? Я думалъ о дру-
