чевня на разстояніи десяти миль отъ Лондона, гдѣ бы она не побывала хоть мимоходомъ, — или останавливалась, или ночевала. Спрашивается, если Гаррисъ, въ силу кокого-нибудь удивительнаго превращенія, сдѣлается великимъ и добродѣтельнымъ человѣкомъ, и будетъ назначенъ первымъ министромъ, и умретъ, признаютъ ли умѣстнымъ надписать на трактирахъ, которые онъ посѣщалъ: „Гаррисъ пропустилъ здѣсь рюмочку горькой“; „Гаррисъ выпилъ здѣсь двѣ кружки шотландскаго пива лѣтомъ 1888 года“; „Гаррисъ былъ выведенъ отсюда въ декабрѣ 1886 года“?
Нѣтъ, пришлось бы сдѣлать слишкомъ много такихъ надписей! Напротивъ, прославятся трактиры, которыхъ онъ не посѣщалъ: „Единственный кабакъ въ южномъ Лондонѣ, гдѣ Гаррисъ никогда ничего не пилъ“. Такая надпись привлечетъ массу публики.
Воображаю, какъ ненавидѣлъ „Кинингестонъ“ бѣдный слабоумный король Эдвинъ! Праздникъ коронаціи оказался ему не по силамъ. Можетъ быть, ему не понравилась кабанья голова, начиненная обсахаренными орѣхами, и онъ не могъ больше наливаться виномъ и медомъ; только онъ ускользнулъ отъ шумнаго сборища, чтобы провести часокъ со своей возлюбленной Эльдживой.
Можетъ быть, они сидѣли рядышкомъ у окна и любовались игрой луннаго свѣта на водѣ, прислушиваясь къ доносившимся изъ отдаленныхъ залъ шуму и крикамъ разбушевавшейся компаніи.
Но вотъ грубый Одо и св. Дунстанъ вламываются въ комнату, и, осыпая бранью кроткую королеву, уводятъ бѣднягу-Эдвина къ пьяному сборищу.
Прошло много лѣтъ; саксонскіе короли и саксонскіе пьяницы погибли при звукахъ военной музыки, и Кингстонъ утратилъ на время свое величіе, которое, впрочемъ, вернулось къ нему съ
