нужно еще дѣлать поправку на уровень моря и переводить на Фаренгейта, но, и продѣлавъ все это, я не знаю, чтобы вышло.
Да и зачѣмъ предсказывать ненастье? Скверно, когда, оно наступаетъ; къ чему же еще лишняя непріятность: знать напередъ объ этой скверности? Вотъ какой пророкъ намъ но вкусу: какой-нибудь почтенный старикъ, который въ пасмурное ненастное утро, когда вамъ особенно хочется, чтобъ наступила хорошая погода, обводитъ горизонтъ испытующимъ окомъ и говоритъ:
— О, нѣтъ, сэръ, это ничего не значитъ. Вотъ увидите, еще прояснѣетъ.
— Ну, онъ-то знаетъ, — говорите вы, поблагодаривъ старика и отправляясь дальше. — Удивительная наблюдательность у этихъ людей!
И ваше расположеніе къ старику ничуть не уменьшается отъ того обстоятельства, что небо не проясниваетъ и дождь мороситъ цѣлый день.
— Что жъ, — говорите вы, — онъ сдѣлалъ, что могъ.
Напротивъ, человѣкъ, предсказавшій дурную погоду, возбуждаетъ въ васъ злыя и мстительныя мысли.
— Какъ вы думаете, вѣдь прояснѣетъ? — спрашиваете вы мимоходомъ.
— Ну, нѣтъ, сэръ; кажется, обложило надолго, — отвѣчаетъ онъ, покачивая головой.
— Старый дуракъ! — ворчите вы. — Точно онъ можетъ знать это! — И если его предсказаніе оправдывается, ваша злоба ростетъ, и у васъ является смутное подозрѣніе, что тутъ не обошлось безъ его участія.
На этотъ разъ утро было слишкомъ ясное и солнечное, чтобы на насъ могли подѣйствовать возмутительныя сообщенія, прочитанныя Джорджемъ, насчетъ „паденія барометра“, „атмосферическаго возмущенія, направляющагося [?] линіи черезъ южную Европу“, и [?]
