за книги, и приводили въ порядокъ наши раковины и засушенныя морскія водоросли. Въ полдень солнце пекло невыносимо, и мы недоумѣвали, когда же начнется проливной дождь и бури съ грозою.
— А, они начнутся послѣ обѣда! — говорили мы другъ другу. — О, какъ эти господа промокнутъ! Вотъ будетъ потѣха!
Около часа зашла хозяйка и спросила, намѣрены ли мы ѣхать, такъ какъ погода прекрасная.
— Нѣтъ, нѣтъ, — возразили мы, подмигивая другъ другу, — мы не поѣдемъ. „Мы“ не хотимъ промокнуть, нѣтъ.
Прошло и послѣобѣденное время, а дождя еще и капли не выпало. Мы утѣшались надеждой, что онъ хлынетъ разомъ именно въ ту минуту, когда всѣ отправятся домой, такъ что имъ некуда будетъ укрыться, они промокнуть сильнѣе, чѣмъ когда-либо. Но дождя не было, и день кончился прекраснымъ вечеромъ, за которымъ наступила ясная, теплая ночь.
На слѣдующее утро мы прочли въ газетѣ, что сегодня будетъ „ясная погода; жарко“, и вотъ мы одѣлись въ легкое платье и отправились, а полчаса спустя хлынулъ дождь и поднялся холодный вѣтеръ, и продолжались они цѣлый день, такъ что мы вернулись домой съ насморками и ревматизмами.
Вообще погода для меня вещь непостижимая. Я никогда не могу понять ея. Барометръ безполезенъ; онъ приводитъ къ такимъ же недоразумѣніямъ, какъ „вѣроятное состояніе погоды“.
Я помню барометръ въ Оксфордѣ, въ гостиницѣ, гдѣ я остановился прошлой весной. Когда я поселился въ ней, онъ показывалъ „хорошую погоду“. На дворѣ же цѣлый день лилъ дождь, такъ что я не могъ носа высунуть на улицу. Я потрясь барометръ, и онъ поднялся и остановился на „сухо“. Бутсъ завернулъ ко мнѣ въ
