идетъ сама собою, какъ заведенная. Былъ у меня знакомый мальчикъ, который придерживался такихъ же взглядовъ, такъ что въ одинъ вѣтреный день мы рѣшились испытать это удовольствіе. Мы отправились въ Ярмутъ и рѣшили предпринять небольшую поѣздку по Ярѣ. Мы наняли парусную лодку подлѣ моста и отправились.
— Погода-то вѣтреная, — сказалъ намъ лодочникъ, — будете огибать луку, возьмите рифъ и держите подъ вѣтромъ.
Мы сказали „хорошо“ и весело простились съ нимъ, спрашивая другъ у друга, что такое „держать подъ вѣтромъ“ и гдѣ мы найдемъ „рифъ“, и что съ нимъ дѣлать, если найдемъ.
Мы плыли на веслахъ, пока не потеряли изъ вида города, а затѣмъ, когда передъ нами открылось широкое пространство воды, и вѣтеръ забушевалъ, какъ ураганъ, мы почувствовали, что время поставить парусъ.
Гекторъ — такъ, помнится, звали моего товарища — продолжалъ грести, пока я развертывалъ парусъ. Это оказалось довольно хитрой задачей; однако, въ концѣ концовъ я справился съ ней. Тогда возникъ вопросъ, гдѣ верхній конецъ паруса.
Руководимые естественнымъ инстинктомъ, мы приняли основаніе за верхушку и стали укрѣплять парусъ вверхъ ногами. Но прошло много времени, пока намъ удалось укрѣпить его хоть какимъ-нибудь способомъ. Повидимому, парусъ былъ того мнѣнія, что мы устраиваемъ похороны и что я покойникъ, а онъ, парусъ, — саванъ.
Убѣдившись въ своей ошибкѣ, онъ хлопнулъ меня рейкой по лбу и затѣмъ уже рѣшительно ничего не хотѣлъ дѣлать.
— Намочи-ка его, — сказалъ Гекторъ, — сверни и помочи въ водѣ.
Онъ прибавилъ, что матросы на корабляхъ всегда мочатъ паруса, прежде чѣмъ развернуть ихъ. Итакъ, я помочилъ парусъ; но отъ этого дѣло пошло еще
