одну, — и черезъ нѣсколько времени увидѣли освѣщенную лодку, медленно направлявшуюся къ намъ и услышали сонный голосъ Гарриса, спрашивавшій, гдѣ мы.
Гаррисъ былъ въ самомъ странномь состояніи. Повидимому, онъ совсѣмъ изнемогъ отъ усталости. Онъ подъѣхалъ къ такому мѣсту, откуда невозможно было войти въ лодку, и тотчасъ заснулъ. Намъ стоило не мало брани и криковъ разбудить его и привести въ чувство: однако, въ концѣ концовъ это удалось, и мы благополучно усѣлись въ лодку.
Видъ у Гарриса былъ самый плачевный. Казалось, съ нимъ приключилось что-то неладное. Мы спросили его, въ чемъ дѣло, и онъ промямлилъ:
— Лебеди!
Оказалось, что онъ наткнулся на лебединое гнѣздо, и вскорѣ послѣ того, какъ мы съ Джорджемъ ушли, вернулась самка и бросилась на него. Гаррисъ, однако, прогналъ ее; тогда она полетѣла за самцомъ. Ему пришлось выдержать настоящую битву съ двумя лебедями; однако, мужество и сила одержали верхъ, и онъ вышелъ изъ борьбы побѣдителемъ.
Полчаса спустя они вернулись съ восемнадцатью другими лебедями.
Начался, насколько мы могли понять изъ его разсказа, отчаянный бой. Лебеди хотѣли выбросить его и Монморанси изъ лодки и утопить; но онъ дрался, какъ герой, добрыхъ четыре часа, перебилъ ихъ всѣхъ, и они улетѣли умирать.
— Сколько, вы сказали, было лебедей? — спросилъ Джорджъ.
— Сорокъ два, — отвѣчалъ Гаррисъ соннымъ голосомъ.
— Вы только что говорили восемнадцать, — возразилъ Джоржъ.
— Вздоръ, — проворчалъ Гаррисъ, — я сказалъ двѣнадцать. Что вы думаете, не умѣю считать я?
