кую штуку придется потомъ отсидѣть полгода подъ арестомъ.
Мы тщетно отыскивали четвертый островъ. Дождь между тѣмъ усилился и, повидимому зарядилъ надолго. Мы промокли до костей, озябли и раскисли. Мы ужъ не могли сообразить, сколько тутъ острововъ, да и есть ли вообще острова, или мы находимся за милю отъ того мѣста, гдѣ намъ слѣдуетъ находиться, — быть можетъ, совсѣмъ въ другой части рѣки. Въ ночной темнотѣ всѣ предметы казались такими странными и незнакомыми. Мы начинали понимать страданія мальчика съ пальчика въ лѣсу.
Въ ту самую минуту, когда мы начинали терять послѣдній лучъ надежды… Я знаю, что именно въ эту минуту случаются необычайныя вещи въ сказкахъ и легендахъ; но что прикажете дѣлать! Взявшись за перо, чтобы писать эту книгу, я рѣшилъ сообщать правду, только правду, и намѣренъ держаться этого правила, хотя бы мнѣ пришлось употреблять избитыя фразы.
Это случилось въ ту самую минуту, когда мы начинали терять послѣднюю надежду, и я долженъ констатировать этотъ фактъ. Такъ вотъ, въ ту самую минуту, когда мы начинали терять послѣднюю надежду, я замѣтилъ слабый, мерцающій свѣтъ между деревьями, на противоположномъ берегу. Въ первую минуту я подумалъ о духахъ: свѣтъ былъ такой странный, какъ бы сверхъестественный; но затѣмъ мгновенно сообразилъ, что онъ исходитъ изъ нашей лодки, и испустилъ такой оглушительный крикъ, что сама ночь содрогнулась на своемъ ложѣ.
Съ минуту мы ожидали, затаивъ дыханіе, и вдругъ — о, божественная музыка! — улышали отвѣтный лай Монморанси. Мы принялись орать съ такимъ усердіемъ, чго могли бы разбудить двѣнадцать спящихъ дѣвъ, — я не знаю, впрочемъ, почему двѣнадцать дѣвъ труднѣе разбудить, чѣмъ
