— Но въ такомъ случаѣ не взяли бы паштета, — возразилъ Джорджъ.
Возраженіе показалось мнѣ основательнымъ, и теорія насчетъ неба была оставлена.
— Вотъ, что я думаю, — сказалъ Джорджъ, переходя на реальную и практическую почву, — не поглотило ли его землетрясеніе? — И прибавилъ съ оттѣнкомъ меланхоліи: — и зачѣмъ онъ взялся рѣзать паштетъ!
Мы еще разъ обратили наши взоры на мѣсто, гдѣ сидѣлъ Гаррисъ, и… кровь застыла у насъ въ жилахъ: надъ густымъ дерномъ показалась голова Гарриса — одна только голова, красная и съ выраженіемъ страшнаго негодованія.
Первый опомнился Джорджъ:
— Говори, — крикнулъ онъ, — живъ ты или умеръ и гдѣ твое тѣло?
— Полно врать, — отвѣчала голова Гарриса, — я увѣренъ, что вы сдѣлали это нарочно.
— Что сдѣлали? — воскликнули Джорджъ и я.
— Посадили меня здѣсь, это просто подлость! Возьмите паштетъ!
И вотъ изъ нѣдръ земли — такъ, по крайней мѣрѣ, казалось намъ — появился паштетъ въ очень жалкомъ видѣ, а за нимъ вылѣзъ Гаррисъ, грязный, мокрый и растрепанный.
Онъ, самъ того не зная, усѣлся на краю канавы, скрытой густой травой, и, подавшись немного назадъ, опрокинулся въ нее вмѣстѣ съ паштетомъ.
Онъ говорилъ, что еще ни разу въ жизни такъ не удивлялся, какъ въ тотъ моментъ, когда почувствовалъ, что летитъ неизвѣстно куда, прежде чѣмъ успѣлъ что-нибудь сообразить.
Гаррисъ до сихъ поръ думаетъ, что мы съ Джорджемъ умышленно подвели его.
Такъ недостойныя подозрѣнія обрушиваются на невинныхъ. Не даромъ поэтъ говоритъ: «Кто же избѣжитъ яда клеветы?“. Кто?
