тырехъ часовъ утра), но къ этому объясненію отнеслись съ явнымъ недовѣріемъ и два рослыхъ констэбля взялись проводить его до дома, чтобы убѣдиться, дѣйствительно ли онъ живетъ тамъ, гдѣ сказалъ. Они видѣли, какъ онъ досталъ ключъ и отперъ дверь, но помѣстились на другой сторонѣ улицы и остались наблюдать за домомъ.
Чтобы убить время, онъ рѣшилъ развести огонь и приготовить завтракъ, но долженъ былъ оставить эту затѣю. Онъ то и дѣло ронялъ то вилку, то ложечку, натыкался на стулья и всякій разъ замиралъ отъ страха, думая, что вотъ-вотъ мистриссъ Джиннингсъ проснется, вообразитъ, что вломились разбойники, отворитъ окно и закричитъ караулъ, и констэбли прибѣгутъ на крикъ, свяжутъ его и отведутъ въ полицію.
Ему уже мерещились залъ суда, допросъ, присяжные, и что онъ объясняетъ, какъ было дѣло; но судьи не вѣрятъ, приговариваютъ его къ двадцатилѣтнимъ каторжнымъ работамъ, и его матушка умираетъ съ горя. Итакъ, онъ оставилъ мысль о завтракѣ, завернулся въ пальто, усѣлся въ кресло и просидѣлъ до половины восьмого, когда мистриссъ Джиннингсъ сошла, наконецъ, внизъ.
Съ тѣхъ поръ онъ уже никогда не вставалъ слишкомъ рано; это происшествіе послужило ему урокомъ.
Когда Джорджъ кончилъ эту исторію, я взялъ весло и принялся будить Гарриса. На третьемъ толчкѣ онъ проснулся, повернулся на другой бокъ, сказалъ, что сейчась сойдетъ въ гостиную, и просилъ подать ему штиблеты. Впрочемъ, мы живо привели его въ сознаніе багромъ, и онъ вскочилъ, какъ встрепанный, сбросивъ на дно лодки Монморанси, почивавшаго сномъ праведника на его груди.
Затѣмъ мы отдернули парусину, высунули головы, поглядѣли на воду и почувствовали невольную дрожь. Первоначальный планъ былъ таковъ:
