яхъ, коричневыя лица, всклокоченные волосы, все рѣзко обозначалось въ этой странной и дикой картинѣ. Иванъ Васильевичъ былъ очень доволенъ, и хотя онъ и долженъ былъ зажать носъ отъ цыганскаго запаха, однако заманчивость неожиданнаго приключенія и надежда наконецъ начать книгу свою, располагали духъ его къ самой пріятной снисходительности.
Василій Ивановичъ пыхтѣлъ и торопился.
«Эй вы, черномазыя!» закричалъ проводникъ. «Вылѣзайте-ка, черти, живѣй! Вишь господа къ вамъ пожаловали.»
Весь таборъ зашевелился. Старухи бѣгали между телегъ и сзывали молодыхъ. Молодыя поспѣшно наражались за холстами, ребятишки прыгали, мужчины низко кланялись и настраивали гитары. «Живѣе, живѣе, бабы, господа дожидаются!» кричалъ атаманъ. И вотъ изъ-подъ навѣсовъ хлынула толпа Цыганокъ запачканныхъ, растрепанныхъ, въ ситцевыхъ грязныхъ платьяхъ, въ оборванныхъ розовыхъ передникахъ.
Иванъ Васильевичъ остолбенѣлъ. Какъ! и у Цыганъ водворились жалкія европейскія моды. Какъ! и они не съумѣли удержать своей первобытной физіономіи? Погибли Хитаны, Эсмеральды, Преціозы; — Преціоза одъта щеголихой Смоленскаго Рынка; Эсмеральда въ пѣгомъ газовомъ платьѣ, украденномъ на Басманной. Но этого мало. Цыганки перемигнулись и вдругъ, съ разными ужимками, затянули въ общемъ жалобномъ пискѣ не кочевую цыганскую пѣснь, а рус-
