ворили они. «Зачѣмъ лѣзетъ онъ за другими? Зачѣмъ живетъ онъ съ нами?» И даже люди, которыхъ я любилъ отъ души, какъ братьевъ, поворотились ко мнѣ спиной, когда узнали, что не могутъ ни объиграть меня, ни пообѣдать хорошенько на мой счетъ, — и не только не видалъ я отъ нихъ ни одного знака участія, но узналъ еще, что они разглашаютъ мое бѣдствіе съ какой-то странной жадностью и нахально острятъ надъ моимъ злополучіемъ. Это было всего для меня досаднѣе. Я возненавидѣлъ Петербургъ и рѣшился уѣхать. Я продалъ все, что имѣлъ, расплатился съ кѣмъ могъ, привелъ дѣла свои въ возможный порядокъ, и въ одно прекрасное утро отправился съ женою въ Москву на жительство.
«Ты жилъ въ Москвѣ?» спросилъ Иванъ Васильевичъ.
— Жилъ, братецъ. Опять то же самое. Опять продолженіе простой и глупой исторіи! Жена моя хотѣла жить, если не въ Петербургѣ, то въ Москвѣ. О деревнѣ и думать мнѣ не позволялось. Вотъ и поселился я въ Москвѣ. Я люблю Москву бѣлокаменную, съ вѣковымъ Кремлемъ, съ славнымъ и роднымъ воспоминаніемъ на каждомъ шагу. Москва сердце Россіи, и это сердце бьется благороднымъ чувствомъ ко всему отечественному. Въ низшемъ слоѣ московскаго населенія господствуетъ прямодушіе; въ высшемъ — блестятъ нѣсколько даровитыхъ, благонамѣренныхъ умовъ, одушевленныхъ любовью къ полезнымъ занятіямъ, стремленіемъ къ прекрасной народной цѣли. Но это узналъ я послѣ. — Я по-
