тербургская роскошь дошла до пошлой глупости, и никто не смѣетъ подать примѣръ разсудка и ума. Ростовщики обогащаются, мода владычествуетъ, измѣняя каждый день свои прихоти, и всѣ покоряются безусловно модѣ, и приносятъ ей въ дань все до послѣдней копейки. За то нѣтъ ни у кого семейныхъ воспоминаній. Ни въ одномъ домѣ не найдешь ты дѣдовскихъ слѣдовъ: ни фамильной утвари, ни признаковъ уваженія къ предкамъ. Все поглощается на удовлетворенiе модныхъ затѣй… И повѣришь ли, прекрасный Петербургъ кажется городомь, взятымъ на-прокатъ. Что̀ касается до меня, я дѣлалъ, какъ товарищи, то-есть, дѣлалъ долги, и проживалъ вдвое противъ получаемыхъ доходовъ. Впрочемъ, это еще не удивительно: у меня были пріятели, которые ровно ничего не получали, а проживали втрое больше меня. Ка̀къ они дѣлали, до-сихъ-поръ не понимаю. Я былъ вездѣ принятъ, волочился за модными дамами, слушалъ ихъ вздоръ, отвѣчалъ тѣмъ же и всюду и всячески старался веселиться. Но, сказать тебѣ правду, среди насильственнаго вѣчнаго разсѣянія, я былъ совершенно несчастливъ. Подобно многимъ нашимъ молодымъ людямъ, я чего-то хотѣлъ, чѣмъ- то былъ недоволенъ; я жаждалъ какой-то невозможной дѣятельности; словомъ, чувствовалъ себя безполезнымъ, лишнимъ, и укорялъ другихъ въ своемъ ничтожествѣ. Такою черной немочью страдаютъ у насъ многіе. Тогда я вздумалъ жениться.
«Какъ? ты женатъ?» спросилъ Иванъ Васильевичъ.
