рами, а на стѣнахъ большія уродливыя зеркала, въ которыхъ никогда никому глядѣться не хотѣлось. Гостинница, кажется, для пріѣзжающихъ, а о пріѣзжающихъ никто не заботится. Не лучше ли бы, напримѣръ, имѣть просто чистую комнату безъ малѣйшей претензіи на грязное щегольство, но гдѣ была бы теплая кровать съ хорошимъ бѣльемъ и безъ таракановъ; не лучше ли бы было имѣть здоровый, чистый, хотя не хитрый русскій столъ, чѣмъ подавать соусы патиша, подчивать полу-шампанскимъ и укладывать людей на сѣно, да еще съ кошками?»
— Правда ваша, сказалъ Василій Ивановичъ: — по-моему, хорошій постоялый дворъ лучше всѣхъ этихъ трактировъ на нѣмецкій манеръ.
Иванъ Васильевичъ продолжалъ:
«Я говорилъ и вѣчно говорить буду одно: я ничего не ненавижу болѣе полуобразованности. Всѣ жалкія и грязныя каррикатуры несвойственнаго намъ быта не только противны для меня, но даже отвратительны, какъ уродливая смѣсь миштуры съ грязью.»
— Эва! замѣтилъ Василій Ивановичъ.
«Гостинницы» продолжалъ Иванъ Васильевичъ: «больше значатъ въ народномъ бытѣ, чѣмъ вы думаете. Онѣ выражаютъ общія требованія, общія привычки. Онѣ способствуютъ движенію и взаимнымъ сношеніямъ различныхъ сословій. Вотъ въ этомъ можно бы поучиться на Западѣ. Тамъ
