же, все, что̀ можно было сказать о западныхъ государствахъ, пересказано и перепечатано. Заключенія сдѣланы, мнѣнія опредѣлены. Наблюдателю нѐгдѣ разгуляться.»
—Къ чему же вы, батюшка мой, рѣчь эту ведете?
«Вотъ къ чему. Путевыя впечатлѣнія за границей никому не нужны, потому-что новаго въ нихъ ничего быть не можетъ. Но путевыя впечатльнія въ Россіи могутъ много явить любопытнаго, въ особенности, если они будутъ руководствоваться одной истиной. Подумайте, какое обильное поле для изъисканій: изученіе древнихъ памятниковъ, изученіе русскаго быта, подробное изученіе нашей прекрасной, нашей великой и святой родины. Вы меня понимаете?.»
— Нѣтъ, братъ. Ты все такое мелешь странное.
«Моя надежда, мое желаніе, моя цѣль», продолжалъ воспламеняясь Иванъ Васильевичъ: «сдѣлаться хоть чьмъ-нибудь полезнымъ для моихъ соотечественниковъ. Вотъ для чего, Василій Ивановичъ, я хочу записывать все, что̀ буду видѣть: буду записывать не мудрствуя лукаво, а придерживаясь только правды, одной правды. Со мной дорожная чернилица и толстая тетрадь бумаги», прибавилъ онъ торжественно, указывая на величественную книгу, которая покоилась у него на колѣняхъ. «Эта книга должна прославить меня въ цѣлой Россіи. Это книга моихъ путевыхъ впечатлѣній. Друзья мои будутъ читать ее, и дай Богъ, чтобъ она внушила имъ желаніе вникнуть глубже въ тѣ предметы, которые я могу обозначить только мимоходомъ.»
