до ея сердца, и весело отпрянетъ она, полная любви и силы, къ чистому, безпредѣльному русскому небу…
— Вотъ, заключилъ Иванъ Васильевичъ: — предметъ, такъ предметъ! Вліяніе нравственное, вліяніе торговое, вліяніе политическое. Вліяніе восточное, слитое съ вліяніемъ Запада въ славянскомъ характерѣ, составляютъ безъ сомнѣнія нашу народность. Но ка̀къ распознать каждую стиxію отдѣльно? Народность-то, кажется, препорядочно закутана. Ее прійдется распеленать, чтобъ добраться до нея, а потомъ ка̀къ узнаешь что̀ пеленка, что̀ нога. Мужайся, Иванъ Васильевичъ! Дѣло великое! Ты на Востокъ не даромъ попалъ; и такъ, изучай старательно вліяніе Востока на святую Русь… Ищи, ищи теперь впечатльній. Всматривайся въ восточные народы. Изучай все до послѣдней мелочи… Разсмотри каждую каплю, влитую въ нашу народную жизнь, — а потомъ и найдешь ты народность. — За дѣло, Иванъ Васильевичъ, за дѣло!
— Баринъ, не надо ли халатъ, настоящій ханскій, какія самъ ханъ носитъ?
— Баринъ, не надо ли бирюза? Самой лучшій. Некрашеный!
— Баринъ, не надо ли китайскій жемчугъ?
— Китайскій тушъ.
— Китайскій кашма.
— Китайскій зеркало.
— Ергакъ самый лучшій.
