Страница:Тарантас (Соллогуб).pdf/207

симо обидно было глядѣть на двухъ или трехъ трудолюбивыхъ молодыхъ людей, надъ которыми весь классъ всегда смѣялся, которые никогда не были молодцами, и которые вдругъ сдѣлались предметомъ невольнаго уваженія, не только наставниковъ, но даже и самыхъ буйныхъ, самыхъ отчаянныхъ товаришей. Иванъ Васильевичъ опомнился и крѣпко призадумался. Не начать ли снова съ азбуки? Не приняться ли наконецъ за дѣло? Онъ чувствовалъ, что одаренъ понятливостью и памятью; предметы ясно обрисовывались въ его воображеніи, даже самыя отвлеченныя мысли при напряженіи могли отчетливо вкореняться въ его умѣ. Наконецъ, онъ даже по своей досадѣ почувствовалъ, что не рожденъ для безсмысленнаго разврата, а что въ немъ таится что-то живое, благородное, просящееся на свѣтъ, требующее дѣятельности, возвышающее душу. Еслибъ онъ послѣдовалъ внутреннему голосу, еслибъ онъ принялся самъ-себя перевоспитьвать, то могъ бы еще сдѣлаться человѣкомъ полезнымъ, и во всякомъ случаѣ замѣчательнымъ по твердости и настойчивости. Но ка̀къ начать учиться, когда нѣкоторые товарищи уже титулярные совѣтники и веселятся въ большомъ свѣтѣ? Давайте Ивану Васильевичу и службу и свѣтъ. — Онъ опредѣлился въ какое-то министерство, и горестно оплакивая свою школьную дурь, началъ служить горячо и старательно. Недостатокъ въ надлежащихъ для службы свѣдѣніяхъ, замѣнялъ онъ смѣтливостію и остроуміемъ. Его употребляли въ канцеляріи и въ откомандировкахъ, и онъ былъ усерденъ къ службѣ, какъ-будто желая загладить вину жал-