провинціальнымъ обществомъ и неуклюжими молодыми людьми. Разумѣется, такой образъ мыслей навлекъ на нее общее негодованіе; губернскіе остряки распустили на ея счетъ самые забавные анекдоты; барыни относились о ней крайне недоброжелательно, хотя и подражали раболѣпно ея нарядамъ. Княжна скучала, и, что̀ хуже, старѣлась. Оставаться старой дѣвушкой, хоть и княжной, какъ ни притворяйся, никогда не покажется утѣшительнымъ. Бросившіеся-было къ ней женихи, распознавъ, что у ней шесть или семь братьевъ, и что приданое ея заключается во французскомъ языкѣ, вдругъ почувствовали къ ней отвращеніе и быстро скрылись въ разсыпную. Наконецъ, отъискался какой-то безсловесный помвщикъ изъ числа колпаковъ, который, ослѣпленный княжескимъ сіяніемъ, предложилъ княжнѣ руку и деревню. Княжна приняла деревню, а по необходимости и руку въ добавокъ. Помѣщикъ не былъ похожъ, какъ представить можно, на Малекъ-Аделя или на Еugène de Rothelin, не былъ похожъ даже на лютаго тирана, а скорѣй на сурка: ѣлъ, спалъ, да рыскалъ цѣлый день по полю.
Отъ этого брака родился Иванъ Васильевичъ.
Разумѣется, положено было воспитать его на славу, чтобъ сынъ отнюдь не былъ олухомъ, какъ батюшка, и ка̀къ только началъ онъ подростать, сейчасъ же принялись отъискивать французскаго гувернера. Всѣмъ извѣстно, что Французы долго мстили намъ за свою неудачу, оставивъ за собою несмѣтное количество фельд-фебелей, фельдшеровъ, сапожниковъ,
