ныя книги Китая — по преимуществу, содержанія нравственно-практическаго. Но ни одно изъ заключенныхъ въ нихъ нравственныхъ правилъ не возвышается надъ обычными, естественными требованіями такъ называемой житейской мудрости, житейскаго разсчета“. Именно обладателемъ такой мудрости предсталъ предъ Лао-Си Конфуцій и въ лицѣ его какъ бы самъ Китай предсталъ предъ Лао-Си; выслушалъ его почтительно, назвалъ его дракономъ, — и ничему не научился отъ него. Судьба Лао-Си была совершенно такая же въ Китаѣ: его выслушали, не только назвали дракономъ, но обожествили, — и все же, какъ отъ Конфуція въ повѣствованіи историка, ушелъ Лао-Си отъ Китая на западъ, къ варварамъ.
Лао-Си оставилъ государственную службу, недовольный теченіемъ общественныхъ и политическихъ дѣлъ, и удалился въ уединеніе — поступокъ, единственный, можетъ быть, во всей исторіи Китая до Лао-Си. Онъ посвятилъ свою жизнь созерцанію и размышленію; поселился въ уединенной пещерѣ и тамъ-то, по преданію, обдумалъ свою книгу. Объ уединеніи Лао-Си писалъ въ ней: «Когда дѣла увѣнчаются блестящимъ успѣхомъ и будетъ пріобрѣтено доброе имя, то лучше всего удалиться (въ уединеніе). Вотъ это-то и есть небесное Тао“ (IX).
Наконецъ, онъ вознамѣрился покинуть Китай совершенно. Онъ рѣшилъ уйти въ страны варваровъ, черезъ западную границу. Это указаніе на отшествіе Лао-Си на западъ чрезвычайно важно: оно, — по свидѣтельству проф. Васильева, — „какъ бы указываетъ на связь книги Лао-Си съ западомъ“. Западъ отнимаетъ Лао-Си у Китая и изъ-за китайскихъ стѣнъ конфуціанской и всекитайской „средины и постоянства“ уводить къ западному богостроительству — буддійскому и чуть ли не къ еще болѣе намъ близкому:
ные книги Китая — по преимуществу, содержания нравственно-практического. Но ни одно из заключенных в них нравственных правил не возвышается над обычными, естественными требованиями так называемой житейской мудрости, житейского расчёта“. Именно обладателем такой мудрости предстал пред Лао-Си Конфуций и в лице его как бы сам Китай предстал пред Лао-Си; выслушал его почтительно, назвал его драконом, — и ничему не научился от него. Судьба Лао-Си была совершенно такая же в Китае: его выслушали, не только назвали драконом, но обожествили, — и все же, как от Конфуция в повествовании историка, ушел Лао-Си от Китая на запад, к варварам.
Лао-Си оставил государственную службу, недовольный течением общественных и политических дел, и удалился в уединение — поступок, единственный, может быть, во всей истории Китая до Лао-Си. Он посвятил свою жизнь созерцанию и размышлению; поселился в уединенной пещере и там-то, по преданию, обдумал свою книгу. Об уединении Лао-Си писал в ней: «Когда дела увенчаются блестящим успехом и будет приобретено доброе имя, то лучше всего удалиться (в уединение). Вот это-то и есть небесное Тао“ (IX).
Наконец, он вознамерился покинуть Китай совершенно. Он решил уйти в страны варваров, через западную границу. Это указание на отшествие Лао-Си на запад чрезвычайно важно: оно, — по свидетельству проф. Васильева, — „как бы указывает на связь книги Лао-Си с западом“. Запад отнимает Лао-Си у Китая и из-за китайских стен конфуцианской и всекитайской „средины и постоянства“ уводить к западному богостроительству — буддийскому и чуть ли не к еще более нам близкому:
