тахъ арсенала и возвращались оттуда вооруженными. Мюратъ, видя, что приказаніямъ разойтись не подчиняются, а возбужденіе растетъ—приказалъ конной артиллеріи пустить въ толпу нѣсколько зарядовъ. Послѣ третьяго выстрѣла толпа разсѣялась по всѣмъ направленіямъ. Во время этой остановки у арсенала мое вниманіе было привлечено разбросаннымъ повсюду оружіемъ, среди котораго я замѣтилъ очень красивую саблю; желаніе взять ее, на память о Москвѣ, было у меня такъ велико, что я, рискуя серьезной отвѣтственностью въ нарушеніи приказа, запрещавшаго сходить съ лошадей, быстро спрыгнулъ съ лошади и взялъ красивую саблю. Порядокъ на площади былъ возстановленъ, и мы двинулись впередъ, по этому огромному городу, самому большому изъ всѣхъ, которыя я когда-либо видѣлъ.
Чѣмъ болѣе мы приближались къ восточной части города, тѣмъ чаще и чаще намъ попадались отставшіе русскіе; были моменты, когда рядомъ съ нами двигались и цѣлыя шеренги русскихъ, мы ихъ не трогали, они, разумѣется, тоже не выражали желанія сражаться съ нами и только старались поскорѣе выбраться изъ Москвы. Остановили мы только одного русскаго деньщика, ѣхавшаго на удивительно красивой лошади. Его мы заставили оставить лошадь у насъ. У воротъ города два казака упорно пытались помѣшать нашему проходу, но и эти въ концѣ концовъ предпочли оставить насъ въ покоѣ.
Солнце заходило, когда мы достигли противоположнаго конца Москвы. Болѣе трехъ часовъ потратили мы, чтобы пройти черезъ Москву. Выйдя изъ предмѣстій Москвы, мы увидѣли значительный отрядъ русской кавалеріи, не предпринимавшій въ
