скими до нашего прибытія. Когда подошли къ городу, Мюратъ сталъ во главѣ дивизіи, и Наполеонъ отъѣхалъ вправо отъ дороги, будто бы съ намѣреніемъ отправиться въ близъ лежащую дачу. Десятый польскій гусарскій полкъ первымъ вошелъ въ городъ. За нимъ шли прусскіе уланы, нашъ полкъ, французскіе гусарскіе и егерскіе полки и конная артиллерія нашей дивизіи. Москва, такъ думали всѣ, конечная цѣль похода, съ его нуждой и лишеніями,—поэтому понятно то чувство горделивой радости, которой были преисполнены, когда мы одни изъ первыхъ вступали въ этотъ интересный городъ. Эта радость заставила насъ позабыть даже прошлое. Мы чувствовали себя побѣдителями.
Нашей дивизіи былъ отданъ строжайшій приказъ ни подъ какимъ видомъ, во время марша по городу, не оставлять рядовъ, а тѣмъ болѣе слѣзать съ коня. На врачей также распространялось дѣйствіе этого приказа. Въ предмѣстьи города, до Москвы-рѣки мы не встрѣтили ни одной живой души. Все казалось вымерло. Лишь когда мы перешли въ бродъ—мостъ былъ разрушенъ—неглубокую Москву-рѣку, стали изрѣдка попадаться люди. Большею частію, слуги, оставшіеся, чтобы присматривать за барскими домами. Все было пусто. Рѣдко, рѣдко у оконъ или на балконахъ появлялись, обезпокоенныя шумомъ нашего движенія, мужскіе и женскіе фигуры. Офицеры любезно отдавали честь, имъ вѣжливо отвѣчали. Въ глубинѣ города мы догнали группу русскихъ отсталыхъ пѣхотинцевъ и кавалеристовъ и нѣсколько не успѣвшихъ выѣхать изъ города телѣгъ, нагруженныхъ домашнимъ скарбомъ.
Москва, въ общемъ, своей планировкой и характеромъ строеній, болѣе походитъ на Азіатскій, нежели Европейскій городъ. Множество церквей-
