О его судьбѣ, также какъ и о судьбѣ всѣхъ раненыхъ въ этотъ день, я ничего не могъ узнать. Всѣ послѣдующія дни (послѣ Бородинскаго боя и до вступленія въ Москву) не прекращались стычки нашего авангарда съ арьергардомъ русской арміи. Тяжелѣе всего приходилось кавалеріи, прокладывашей дорогу впередъ. У насъ и въ другихъ полкахъ было много раненыхъ и убитыхъ. Какъ и прежде, условія жизни были ужасныя: питались впроголодь; однако, слѣдовавшимъ за нами приходилось еще хуже: тамъ ѣли только конину. Не удивительно поэтому, что мечтой всѣхъ сдѣлалось желаніе достичь Москвы какъ можно скорѣе, съ занятіемъ которой связывалась надежда на миръ, обѣщанный императоромъ. Наканунѣ вступленія въ Москву мы весь день провели на коняхъ. Наступила ночь, а мы рыскали далеко вправо отъ дороги въ лѣсу, куда насъ послали на рекогносцировку. Наконецъ, приказано было остановиться; лагерь разбили здѣсь же въ лѣсу.
Рано утромъ 14-го сентября мы снова были на большой дорогѣ къ Москвѣ. Всѣ съ напряженіемъ ожидали рѣшительнаго сраженія. Армія была выстроена въ боевомъ порядкѣ. Однако распространилась вѣсть о перемиріи и насъ остановили. Нервы были напряжены до крайности; передъ нами въ разстояніи всего получаса ѣзды разстилалась огромная, величавая Москва—цѣль нашего тяжелаго похода. Скоро насъ двинули впередъ. Вправо по полю, параллельно дорогѣ, ѣхалъ въ сѣромъ пальто на бѣлой лошади Наполеонъ съ небольшой свитой, въ которой находился, между прочимъ, польскій еврей, въ своемъ національномъ костюмѣ и показывалъ и объяснялъ, повидимому, опредѣленныя мѣста города. Мы увидѣли также укрѣпленія, возведенныя рус-
