лыхъ. Часто мы догоняли маленькія телѣги, запряженныя двумя жалкими лошадками (ихъ называли, коверкая русское слово кони, «коньяки»). Въ телѣгахъ возсѣдали три-четыре гордыхъ гвардейца или гренадера, сидѣвшихъ почти другъ на другѣ. За телѣгой обыкновенно слѣдовали группы солдатъ, страдающихъ отъ тяжести своего багажа, который счастливые обладатели телѣги иногда позволяли складывать на ней. Встрѣчались иногда огромные кирасиры верхомъ на маленькихъ польскихъ лошадкахъ, волочившіе ноги по землѣ. Часто такого всадника окружали многіе изъ его товарищей, идущихъ пѣшкомъ. Группы смѣшныхъ жалкихъ фигуръ тащились за великой арміей къ великой цѣли-Москвѣ. Отряды грабителей, мародеровъ, легко раненыхъ и отставшихъ изъ-за поисковъ пищи, все это двигалось туда, гдѣ,—они думали, окончатся всѣ ихъ несчастья.
4-го сентября мы прибыли въ Вязьму. Здѣсь мы встрѣтили многихъ раненыхъ офицеровъ и солдатъ изъ отряды Мюрата, разсказавшихъ намъ, что за городомъ русская кавалерія оказала настолько упорное сопротивленіе, что всѣ были увѣрены въ неизбѣжности генеральнаго сраженія именно здѣсь. Мы расположились лагеремъ на разстояніи одной мили отъ Вязьмы, довольно далеко вправо отъ дороги, у деревни, расположенной на берегу небольшой рѣчки. Здѣсь мы нашли все необходимое для питанія людей и лошадей. Это обстоятельство меня такъ обрадовало, что я рѣшилъ побродить прогулки ради въ живописныхъ окрестностяхъ и вернулся въ лагерь въ такомъ радостномъ настроеніи, какъ будто провелъ вечеръ въ вѣнскомъ Пратерѣ. Въ эту ночь и на другое утро мы впервые почувствовали холодъ; ночью мы очень мерзли, но полуденное
