стояли здѣсь, вѣрно, съ часъ, прежде чѣмъ послѣдовалъ приказъ относительно насъ. Въ невѣроятной сутолкѣ, при свѣтѣ пожара, насъ принали теперь къ ряду горящихъ домовъ. Тутъ вдругъ среди насъ распространился слухъ, что насъ вгонятъ въ это огненное море. Раздались крики, рыданія, плачъ и мольбы, причемъ отличились преимущественно нѣсколько женщинъ. Оказалось, однако, что намѣренія рускихъ были вовсе не такъ ужасны; насъ не думали сжигать, но желали, чтобы мы не замерзли. Съ этой цѣлью и былъ отданъ приказъ привести насъ сюда, гдѣ мы застали сотни другихъ плѣнныхъ, грѣющихся у горящихъ домовъ, какъ возлѣ костровъ. Вокругъ насъ размѣстились русскіе пѣхотинцы, какъ мы скоро узнали—Тобольскаго полка. Мы улеглись на голой землѣ. Вначалѣ спать мѣшали караульные, обыскивавшіе насъ и отбиравшіе то, что еще оставили казаки. Многіе, сохранившіе еще ранцы, должны были разстаться съ ними; сопротивлявшихся били. Подошелъ и ко мнѣ одинъ съ вопросомъ: «Ты капитанъ?»
— Да—отвѣтилъ я.
Скажи я: нѣтъ, меня, вѣроятно, тоже не освободили бы отъ обыска; впрочемъ, скоро другой солдатъ обыскалъ и меня. Скоро однако обыски прекратились, и мы, тѣсно прижавшись другъ къ другу, заснули.
Я проснулся часа черезъ два. Всѣ вокругъ меня мирно спали. Я рѣшилъ поискать земляковъ. Я
